он мог быть уверен, что никто не сможет выбраться из замка. Рупрехт по-прежнему считал главным своим долгом спасение Вевельсбурга, но в душе его клокотала ярость, и Рупрехту неудержимо хотелось кого- нибудь убить или что-нибудь уничтожить. Заглянув в кузов, он понял, что в его распоряжении находятся мощные средства разрушения. Саперы выгрузили далеко не всю взрывчатку.
Но тут Рупрехт вспомнил, что где-то в замке находится Раш. Появление Махера заставило коменданта начисто забыть о гауптштурмфюрере. В уравнении появилось еще одно неизвестное, и охваченный возбуждением Рупрехт никак не мог уяснить, что все это значит. Не то чтобы он так уж беспокоился за Раша. Для Рупрехта люди, подобные Рашу, не были настоящими, стопроцентными эсэсовцами – обычные вояки, нацепившие черный мундир. Люди из боевых частей СС не понимали, что такое – дух Ордена. Им было наплевать на высокие принципы и традиции. Конечно, из таких получались хорошие солдаты, но понять высокие идеалы СС им было не дано. Тем не менее Рупрехт сам пустил Раша в замок, а значит, нес за него ответственность.
Комендант огляделся по сторонам, пытаясь определить, какой ущерб будет нанесен замку, если грузовик с боеприпасами взорвется. Рупрехт не так уж много знал о взрывчатке, а грузовик стоял всего в десяти метрах от ворот.
Конечно, как комендант замка, он был обязан уничтожить Махера и его саперов, но, если сила взрыва окажется слишком велика, может получиться так, что он сам помог Махеру осуществить дьявольский замысел.
Рупрехт терзался сомнениями, понимая, что в любом случае может совершить роковую ошибку. Он взглянул вверх и увидел, что из-за замковой стены поднимается черный дым. Люди Махера уже подожгли замок! Рупрехта охватила такая ярость, что он больше не колебался. Надо взорвать мост через ров, и тогда Махер не сможет выбраться наружу. Пускай сам сгорит в огне! Рупрехт быстро схватил ящик динамита, прихватил пару детонаторов и спустился по лестнице вниз. Он решил подорвать одну из опор моста.
Рупрехт работал очень быстро. Гелигнит был расфасован по сверткам – шесть палочек в одном свертке. Рупрехт вставил в три заряда по взрывателю, достал из ножен свой эсэсовский кинжал и вырыл в мягкой земле у одной из центральных опор яму. Ему пришло в голову, что церемониальный кинжал для такого дела подходит как нельзя более кстати. Уложив в ямку гелигнит и оставив на поверхности земли только взрыватель, Рупрехт отбежал в сторону и взял в руки автомат. Надо было попасть прямо во взрыватель, иначе гелигнит не взорвется.
Он спрятался за соседние опоры, прицелился, нажал на спусковой крючок и отшатнулся. Ничего. Рупрехт нахмурился и выстрелил еще раз, но на сей раз прятаться не стал, чтобы посмотреть, куда попала пуля.
Если бы не металлическая каска, комендант отправился бы на тот свет. Кусок гранита угодил ему прямо в темя, и Рупрехт рухнул на землю, потеряв сознание. Во все стороны посыпался град каменных обломков.
Оказавшись внутри главного здания, саперы уже не опасались выстрелов из Северной башни. Защищенные толстыми стенами, они быстро перебегали от двери к двери, бросая в каждую комнату по фосфорной гранате. Еще совсем недавно каждое из этих помещений отличалось внешним видом и интерьером, однако пламя устрашающим образом сравняло все помещения между собой: произведения искусства, труд замечательных мастеров, роскошные ковры, исторические реликвии горели совершенно одинаково. Саперы действовали стремительно. Открывали дверь (если она была заперта, вышибали ногами или стреляли в замок), бросали внутрь гранату, захлопывали дверь и бежали дальше. В пламени гибли произведения знаменитых немецких краснодеревщиков, великих художников, древних персидских и китайских ткачей. Горели штандарты и знамена, военные трофеи и собрания исторических документов. Огонь демократичен, он не делает различия между возвышенным и низменным; с каждой минутой его неистовство все возрастало.
Единственная дверь, куда саперы не смогли проникнуть сразу, была из стали и вела в архив.
Махер приказал, чтобы принесли взрывчатку. Взрыв – и дверь слетела с петель. Адъютант Гиммлера вбежал в комнату и стал ссыпать содержимое ящиков и шкафов на пол. Через несколько минут зловещая информация, на сбор которой ушли годы, превратилась в груду макулатуры. Две-три фосфорные гранаты – и опасное наследие Рейнхарда Гейдриха вспыхнуло, охваченное тем же самым огнем, в котором погибал Вевельсбург.
Махер заметил открытые ставни, но не придал этому значения. Сквозняк был на руку – огонь от него разгорится еще сильнее. Да и какое значение имело открытое окно, если от него до земли было метров двадцать, не меньше.
Всего в помещении архива саперы бросили пять гранат. Довольный результатом, Махер крикнул:
– Кончено. Уносим ноги!
Главная лестница была охвачена огнем, но длинный коридор еще не загорелся, и по нему можно было добраться до Юго-Западной башни. Махер и двое уцелевших саперов бегом сбежали вниз по лестнице. Юго-Западная башня была целиком выстроена из камня, и огонь ее не захватил. Каменная лестница спиралью спускалась вниз, во двор. Двор простреливался, но саперы кинули дымовую шашку к подножию Северной башни и под прикрытием завесы короткими перебежками достигли спасительной арки ворот.
Тут обнаружилось, что мост через ров взорван.
Грузовик тоже оказался поврежден. Его запас взрывчатки не сдетонировал, но обломок камня перебил переднюю ось, и машина беспомощно завалилась на нос.
Махер и саперы кое-как спустились в ров, добежали до южной стены, где склон был не таким крутым, и возле древнего дуба выбрались на внешнюю сторону рва. Там они остановились и оглянулись на дело своих рук. Древний замок пылал как свечка. Уцелели только башни, но они не имели никакого значения, поскольку ничего важного в них не содержалось. Да и спалить эти каменные громады было бы невозможно. Зато в главном здании языки пламени вырывались из каждого окна, в воздухе летали какие-то горящие клочки, копоть. Над Вевельсбургом повис гигантский дымовой гриб, накрыв замок своей уродливой шляпкой.
– Возвращайтесь в Арнсберг, – приказал Махер и, не обращая более внимания на обескураженных саперов, бросился бегом по направлению к деревне. Нужно было срочно раздобыть хоть какое-то средство передвижения, чтобы добраться до аэродрома. Надеяться можно было в лучшем случае на велосипед – это вполне устраивало штурмбаннфюрера. В руке он держал парабеллум – на случай, если бюргер, владелец велосипеда, вздумает заупрямиться.
Глава 17
Им казалось, что Раш висит между небом и землей уже целую вечность. Конуэй и Науйокс смотрели на него в ужасе, зная, что ничем не могут ему помочь.
Они видели, как Раш вылезает на подоконник, вытягивает веревку, с трудом привязывает ее к створке ставня. Видели, как он решительно бросился с подоконника вниз, как его тело описало дугу, взметнувшись к краю крыши.
Ноги Раша зацепились за оконную раму. Еще чуть-чуть – и Раш был бы спасен, но дуга маятника оказалась недостаточно длинна – гауптштурмфюрер сумел лишь зацепиться каблуками за край крыши. Несколько секунд он еще сопротивлялся, пытаясь зацепиться ногами и подняться как можно выше. Зацепиться ему удалось, но на большее сил не хватило. Раш повис, держась ногами за край крыши, а здоровой рукой – за веревку. Тело его было напряжено, но Раш понимал, что надолго его не хватит. Каблуки медленно сползали по скату крыши.
– Его левая рука не действует, – прошептал Науйокс. – Надо помочь ему.
– Ничего не получится, – сказал Конуэй. – Посмотрите, в замке пожар. Мы ничего не можем сделать.
Если бы они и могли что-то сделать, Конуэй все равно не стал бы рисковать.
