жертвой самогипноза. Однако важный пункт здесь заключается не в том, является ли переживание подобного рода результатом снов или сновидений, важно то, что в нем преображается привычный способ сознания.
Фактически же данное переживание — это не то, что называется сном в обычном смысле этого снова. Дзадзэн контролирует даже сны. Ядро ума всегда бодрствует, даже если вы находитесь в таком состоянии, что не осознаете себя. Благодаря повторным переживаниям сознание само привыкает к миру, находящемуся за пределами границ его собственной деятельности, оно начинает культивировать более широкое зрение. Это и есть развитие сознания. Постепенно вы сумеете увидеть природу Будды обнаженным глазом. И опять-таки, мое переживание не было так называемым «маке», т. е. «дьявольским наваждением» (от «ма» — «демон», «ке» — «состояние»), когда во время дзадзэн практикующий видит необыкновенные галлюцинаторные образы демонов, диких зверей, боддхисаттв и Будд, а также другие странные фигуры. Когда практикующий устанавливает дзисю-дзаммай, ма-ке не появляется.
В связи с предположением о том, что это состояние является аутогипнотическим или продуктом самовнушения, пожалуй, стоит отметить, что в подобных состояниях нет ничего особенного, Сознание всегда приносит с собой своеобразные самовнушения. Доверие к себе есть род самовнушения. Намерение или решимость сознания могут быть успешно поддержаны лишь тогда, когда они действуют под сильным аутогипнотическим влиянием сознания или, как можно было бы сказать, под воздействием одного нэн на последующие нэн-действия.
Случай господина М. Когда г-н М., промышленник на пенсии, которому было около семидесяти лет, впервые явился в монастырь, чтобы там принять участие в сэссин, он сказал, что никогда раньше не учился практике дзадзэн и не выполнял его. Однако это был очень серьезный человек, внимательный ко всему. Он отличался живым поведением и охотно брался за любую рутинную работу в монастыре, которая требовалась от учеников, — например, за подметание, мытье полов, уборку опавших листьев, прополку сада. Казалось, он понимал, что работа имеет нечто общее с дисциплиной дзэн. После этого он появился на следующем сэссин, затем принимал участие в каждом из них — и через три года, как и ожидал, достиг кэнсе.
Однажды, когда в его изучении дзэн был достигнут значительный прогресс, и мы ждали от него каких-то успехов, он попросил меня тщательно проверить его посадку. Это был человек, всем обязанный самому себе и прошедший через жизненные водовороты; его довольно плотное телосложение как будто показывало годичные кольца искривления позвоночника, равновесие между левой и правой сторонами грудной клетки было немного нарушено, а средняя часть позвоночника оказалась слегка искривленной. Левое плечо было чуть выше правого и выступало вперед; все тело незначительно наклонялось вправо. «Не чувствуете ли вы боли в правой ягодице, когда долго сидите?» — спросил я. Казалось, он немного удивился моему вопросу и признался, что так оно и есть. «Сядьте так, чтобы пупок был прямо под носом», — сказал я и увидел, что он быстро понял мой совет. Он качнул тело — и правильная поза была достигнута. Тогда он произнес с радостным выражением человека, которого избавили от хронической болезни: «Знаю. В действительности не плечо расположено неправильно, мне нужно установить поясницу в верном положении. Не так ли?»
Я посоветовал ему воспользоваться зеркалом, чтобы проверить свою позу. Один из его друзей, впоследствии также начавший практику дзадзэн, рассказал мне, что когда г-н М. вернулся домой, он укрепил посредине верхней перекладины большого зеркала тонкую веревку, она свисала вниз, как отвес. Затем он устанавливал положение носа и пупка по вертикальной линии веревки. Я бы никогда не додумался до этого. Г-н М. обладал мудрым умением использовать то знание, которое можно было получить от других, и прибавлял к опыту других собственные идеи. Полагаю, что эта мудрость принесла ему успех и в практике дзадзэн, и в его мировой карьере, ибо он начинал свою деловую жизнь в юности без гроша.
Он также советовался со мной относительно дыхания. Однако незадолго перед тем меня несколько разочаровал один случай, связанный с «бамбуковым методом», который я рекомендовал группе изучающих, и я подумал, что будет благоразумнее рассказать ему только о том, что я считаю наиболее фундаментальными принципами. Это была беседа общего характера на тему об укреплении тандэна при помощи противодействия диафрагмы брючным мускулам. И я высказал мысль, что каждому человеку необходимо самому выработать метод, более всего соответствующий его телосложению. Однако мне было интересно узнать, какой окажется его реакция на нашу беседу, поэтому на следующий день, когда начался сэссин, я довольно внимательно следил за его поведением. Но в особой внимательности не оказалось нужды, потому что произошло нечто такое, что сразу бросается в глаза. Сначала я подумал, что слышу какой-то слабый непрерывный звук, казалось, он проникает в дзэндо откуда-то снаружи. Старший монах сделал замечание: «Вы не должны производить шум носом!» После этого звук прекратился, но через несколько минут послышался снова, причем на сей раз громче, нежели раньше. Он раздался в тишине зала, как бы свидетельствуя о демонстративном неповиновении старому монаху, как будто имея целью привлечь к себе внимание всех присутствующих. Наконец я сообразил, что звук исходил из носа г-на М., который сидел сразу же за мною.
Это был действительно замечательный способ дыхания. Он производил непрерывный выдох в течение приблизительно десяти секунд, при этом слышалось жужжанье: з-з-з-з. Затем следовал короткий перерыв для вдоха, а потом снова раздавался звук: з-з-з. Г-н М. создавал значительное напряжение в дыхательных мускулах, чтобы сделать выдох. В его дыхании не было ни усиления, ни ослабления, ни интервала для краткой остановки, как это бывает при «бамбуковом методе», — а только широкий и прямой поток выдыхаемого воздуха.
Старший монах несколько раз делал замечания, в каждом случае за предостережением следовало короткое молчание, после которого звук жужжанья возобновлялся, наполняя весь зал. Жужжанье беспокоило монахов, и г-ну М. было предложено выйти и продолжать практику в углу главного зала храма. Я последовал за ним и уселся напротив, в другой стороне комнаты. Он не слышал производимого им звука. К концу сэссин его лицо приняло совсем новое выражение: оно стало неподвижным, похожим на маску
(старика в драме Но; однако в то время, как глаза маски широко раскрыты, глаза г-на М. были почти закрыты опущенными веками. Лицо было спокойным, мирным, невыразительным, напоминало лицо мертвеца.
Г-н М. двигался, как во сне, он шагал, как шагает актер Но. Он забыл о том, что его окружает, и весь день находился в состоянии то положительного, то абсолютного самадхи. Вечером предпоследнего дня сэссин я предложил ему сидеть всю ночь. Не могу вспомнить, издавал ли он все еще этот жужжащий звук, вероятно,
звука не было, поскольку я не помню в его дыхании ничего особенного. Утром последнего дня он достиг кэнсе. В течение всего дня у него было множество переживаний, о которых он рассказал мне: «Должен вам сказать, со мной произошло нечто совершенно чудесное. Во время краткого периода после второго завтрака, когда мы еще сидели в столовой, внезапно мне пришла в голову мысль, что эта комната, эта посуда и эти люди, сидящие здесь, — все это я. Это было слишком странно. Когда я вернулся на свое место, я выглянул в сад и увидел, что камни, деревья и все прочее — это тоже «я».
Вскоре после возвращения домой у него развилось расстройство сердцебиения, и врач сказал, что оно представляет собой результат слишком сильных сокращений дыхательных мышц, а М. страдал хронической гипертонией. По совету врача он на три месяца прекратил практику дзадзэн, и опасные симптомы исчезли. После десятимесячного перерыва он снова появился в монастыре и рассказал мне о том, что было у него на уме. «Я глубоко продумал весь вопрос и пришел к такому выводу: я не хочу стать великим и необыкновенным человеком в дзэн, каким когда-то надеялся стать». Конечно, он принял на себя большое напряжение, как это бывает со всяким серьезным учеником дзэн, который хочет постичь каждую тайну во вселенной. Он продолжал: «Я — самый обыкновенный человек и хочу только жить спокойно и делать для других все, что могу. Я хочу прожить оставшиеся годы, как ме-кодзин (добрый и чистый человек) или как мокудзики-дзеннин (мудрец, который питается сырой пищей). Я не хочу кэнсе. Что касается проблем жизни и смерти, я не нахожу в себе теперь слишком сильной привязанности к жизни, и я не буду пытаться заниматься дзадзэн столь напряженно, как раньше. Если случайные мысли придут, пусть приходят. Я буду только рад им».
Он продвинулся далеко вперед в своем постижении существования. Если бы я захотел как-то комментировать его слова, это потребовало бы длительной дискуссии. Сейчас будет достаточно привести
