– Тогда спросите…
– У кого? – Я пожирал ее глазами. – Почему вы такая неприступная?
В первый раз она обнаружила что-то вроде женской слабости.
– К счастью, не все женщины на меня похожи. – Язвительно усмехнувшись, она отшвырнула сигарету, которой затянулась не более трех раз, повернулась и ушла. По всей вероятности, ее дожидались еще несколько бедняг, в которых она с наслаждением всадит скальпель. Я надеялся, что к ним она будет милосерднее, чем ко мне, по крайней мере даст наркоз.
Я обошел вокруг хирургического корпуса, как дедушка, который хотел освободить Будулинека[1] из лисьего логова. Но у меня не нашлось под рукой скрипочки, да и лиса оказалась уж больно хитра. У меня не было уверенности, что «мой мальчуган» уже не спит сладко- пресладко, получив какое-нибудь надежное средство, всегда имеющееся у врачей.
Но, черт возьми, почему? Меня трясло от злости, я утратил жалкие остатки благоразумия. К чему, например, последнее ядовитое замечание? Лично я никаких «доступных женщин», за исключением Рамоны, может, не знал.
То есть знал одну такую, про которую не скажешь, что в последние дни она вела себя со мной недоступно. Но с ней в свою очередь не была знакома доктор Майерова. А если б даже и была, то не могла обо всем знать. Я сдался. Хватит напрасного ожидания, бесплодных размышлений, пустых надежд. В последний раз остановился я перед входом, куда как раз подъехала машина «скорой помощи». Двое санитаров быстро вытащили носилки и рысцой побежали к дверям. Я увидел желтое лицо старухи с испуганными непонимающими глазами. Под кучей одеял словно бы и вовсе не было никакого тела. Я вспомнил о бабушке Лукаша. Нашел ли ее поручик Павровский?
Когда я подходил к своей машине, уличный фонарь замигал и вспыхнул белым светом. Из тени выступила невысокая коренастая фигура и остановилась напротив меня. В белом свете фонаря лицо инженера Дрозда посинело, а глаза провалились в фиолетовых ямах. Я тоже остановился в нескольких шагах от него и с подозрением стал коситься на свою машину. Похоже, с ней все в порядке. Я сунул руку в карман за ключами.
– Что вы здесь делаете? – спросил он. Его голос напоминал шуршанье сухой луковой шелухи.
– А вы что? – отпарировал я и подошел к машине.
Он шагнул ближе. Я сжал в руке ключи. Маленькие и легкие, но кулак все же будет крепче. Инженер Дрозд не делал никаких угрожающих движений. Его впалые глаза уставились на меня, словно он никак не мог решиться задать какой-то важный вопрос.
– Вы разговаривали с Каминеком? – наконец спросил он.
– Нет. – Я сунул ключи обратно в карман. – Вы к нему? Даже и не пытайтесь. Вас туда не пустят.
– Я знаю.
Вот оно что.
– Вы ходили к доктору Майеровой? – спросил я, чтобы убедиться.
– Да.
Что-то в его голосе меня насторожило.
– Вы с ней знакомы?
Он кивнул и улыбнулся. Это была первая улыбка, которую я видел на его сумрачном лице, и улыбка нельзя сказать чтоб веселая.
– Вы у нее лечитесь? – спросил я без обиняков.
– Нет. Она ведь хирург.
Этот эпилептик с натурой холерика отвечал на мои вопросы охотно, почти услужливо. Я мог бы что- нибудь извлечь для себя, знай я только, о чем его спрашивать. И вдруг меня осенило.
– У вас с ней общие интересы, не так ли? Для нее важен Йозеф, для вас – ваша жена. А они оба… – Я вопрошающе умолк.
– Это дело касалось лишь одной стороны, – спокойно ответил он. – Да и времени много прошло.
Говорил он как хорошо воспитанный, владеющий собой человек. Меня это не устраивало. Мне больше подошло бы, если б он колотил все вокруг и плевался. Сегодня я был к этому готов – и мог благодаря этому больше узнать.
– Да что вы говорите! – Я отвратительно ухмыльнулся, надеясь спровоцировать его. – Что вы тут делаете? Пришли избить Йозефа, как избили меня?
На мои слова он не ответил, но ошеломил меня совершенно невероятным заявлением.
– Мне жаль, что так случилось, – сказал он. – Я прошу у вас прощения, если это что-то значит для вас.
Своими словами Дрозд едва не свалил меня с ног – сильнее он не мог меня оглушить, даже если б двинул ломом по голове.
Я попытался прикрыть растерянность жалким сарказмом:
– Ничего страшного. Ваше сожаление, пусть и запоздалое, делает вам честь. Но моим покрышкам оно уже не поможет.
– Чему-чему? – В его глазах блеснул огонек невменяемости.
– Моим новым дефицитным покрышкам, – подробно объяснил я ему. – Изрезанным так, что они теперь годятся лишь на сигнальный дымовой огонь. Жаль, что такая мысль не пришла мне в голову, когда я в тот раз дополз до своей машины. Мог бы таким сигналом позвать на помощь.
