Антонин Эзехиаш
Олдржих Эзехиаш
Гана Эзехиашова
Она дочитала письмо, но головы не поднимала, рука ее опустилась.
– Какое жестокое разочарование вы пережили, когда отец позвал вас подписать это. Вилла была последним, что оставалось у вашей семьи. Вы росли в условиях, которые удавалось сохранить, пока был жив ваш отец. Через несколько месяцев после визита брата – в шестьдесят пятом году, – отправив ему это письмо, ваш отец умер. А вы вышли замуж за Томаша.
– Да. – Она подняла на меня темные, как лужицы жидкого асфальта, глаза. – Я тогда была глупой восемнадцатилетней девчонкой. Я любила его.
– Вы никогда его не любили, – возразил я. – Вы любили только беззаботную жизнь богачей, успев к ней привыкнуть. И такую жизнь обеспечили бы вам картины, которые вы пытались нелегально переправить через границу. Когда картины для вас были потеряны, Томаш стал лишней обузой. Правду вы говорили тогда, когда рассказывали мне, как прозябали все эти годы: жена эпилептика, вынужденная жить под одной крышей с эгоистичной матерью и наглым, распущенным братом… Но худшее ожидало вас впереди. Возвращение дядюшки Луиса…
– Замолчите! – истерически выкрикнула она. – Вы не знаете, о чем говорите! Как раз наоборот! Дядино возвращение все разрешило. Дядя был на моей стороне, он знал, что Ольда – головорез. Дядя собирался этот долг передать мне, а взамен взять виллу в Боровце. Если б Ольда не завладел письмом, дядя мог бы еще жить!
– Вот-вот. Теперь вы сказали правду.
– И всегда говорила вам правду. Не могла же я сказать все – это ведь мой брат! Он человек испорченный, ужасный, я его ненавижу, но приходится думать и о матери. Она всегда любила его больше, чем меня. Она умерла бы, если б узнала, что…
Ганка зажала рот ладонью, письмо упало на землю.
– Что с ним? – просипела она. – Убежал… голову потерял от страха… уже два дня вел себя как невменяемый… Вы думаете, он с отчаяния мог что-то натворить? – И, повернувшись ко мне, наступила на конверт, втоптав его в мокрую глину.
– Разрешите, – попросил я. Наклонившись, вытащил бумагу из-под ее туфельки. – Жаль, если это пропадет. Может понадобиться поручику Павровскому.
Ганка глядела на меня остекленевшими глазами.
– Нет! – Кинувшись ко мне, она схватила меня за руки. – Вы этого не сделаете! Не вмешивайтесь, оставьте все как есть! Прошу вас! Я отдам вам все, что хотите… – Она дрожала всем телом, ногти ее, как шипы, впились мне в кожу.
– А что именно? Однажды вы мне уже кое-что предлагали, – напомнил я. Ее лицо, белое и застывшее, было совсем рядом, а темные глаза сверлили, как два алмаза.
– Да… Себя! – исступленно выкрикнула она. – Тогда вы меня отвергли. Мне повторить свое предложение?
Я сделал попытку освободиться, но она еще крепче сжала мои руки.
– С такими глазами никогда не делают подобных предложений, – спокойно сказал я. – Ни один мужчина их не примет.
Она поникла.
– Тогда чего вы хотите? Денег? – упавшим голосом спросила она.
– Хотите меня подкупить, чтобы я позволил убийце скрыться?
Выпустив мои руки, она отступила на шаг.
– Он сам себя погубит. Не пачкайтесь с ним, возможно, когда-нибудь вы об этом пожалеете. – Она стояла, отвернувшись, словно белая трагическая скульптура ангела на памятнике разбитых иллюзий. Нельзя было не восхищаться ею. Ни одного лишнего слова, напрасного жеста – вплоть до последней минуты.
– Милиция ведь думает, что это сделал Томаш, да?
Она посмотрела на меня через плечо, и, хотя лицо было в тени, голос ее выдал.
– Не знаю, что думает поручик Павровский, – ответил я, – но я точно знаю, что ваш муж никого не убивал. Я вчера разговаривал с ним.
– Когда? – Кроткий ангел, взмахнув крылами в последний раз, улетел на небеса. Передо мной стояла женщина, готовая ко всему.
– Когда он понял, как все произошло. Когда, беспомощный, полный отчаяния, неспособный на что-то решиться, вспомнил про человека, который пять лет за руку вел его к диплому инженера. Если бы он нашел Йозефа, то сегодня был бы жив. И заплатил бы мне за мои покрышки, как пообещал вчера. Тогда он еще не знал, что не доживет до зарплаты.
Она открыла было рот, но я не дал ей заговорить.
– Это было за несколько часов до того, как он уехал вместе с вами в Боровец. Как вам удалось его заставить? Как сумели вы добиться, что он в последний раз засомневался, не ошибается ли? Или он тоже подслушал ваш разговор с братом, когда вы говорили тихо, а Ольда кричал? Может, он так же, как Лукаш, решил, что это крики убийцы, которого мучат кошмары? Или, что больше похоже на правду, ему уже было все равно? Этот бедняга любил вас. Вам не нужно было убивать его, он бы никогда вас не выдал.
– Я его не убивала, – дрожащим голосом сказала она. – Меня там не было, я…
– Вы там были. И захватили оттуда автомобильчики. Когда я привез к вам Лукаша, их у вас не было.
