табличку на лыжной паре: “1998 год. Финляндия. Чемпионат Европы. 15 км. Гонка преследования. Бронзовая медаль”. За этой надписью был целый незнакомый мир. Она поняла, что заглянула туда, где не могла оказаться никогда.
Кошка проскользнула мимо ее ног, задев как бы случайно хвостом, напоминая, зачем она здесь. Мила вышла в коридор и приоткрыла дверь в ванную. Николай стоял за прозрачной занавеской, и теплая вода скатывалась по телу.
— Там столько лыж, — сказала она, заходя под горячую струю воды. — Музей.
— Да, одни лыжи…
— Она кто?
— Светлана Кулакова.
— Кажется, слышала такую фамилию. Но ты-то — Вольнов.
— Когда я с ней познакомился, она была начинающая спортсменка, молодежные игры выиграла, считалось это большое достижение. Она думала, что имя уже есть, ее знают. Поженились — и решили не менять фамилии.
— И что потом?
— Ничего, сейчас в Словакии…
— …а ты со мной. Почему?
— Тебе это интересно? — спросил Вольнов.
— А почему нет?
— Пожалуйста: сначала я преуспевающий спортивный журналист — она молодая лыжница, призер, вот-вот войдет в сборную. Общие интересы. Дома: кто кого на каком кругу обставил, мазь, крепления, диеты, тренеры, стратегия гонки, интриги, спорткомитет, премиальные… От турнира к турниру, каждый день. Ее победы — мои. А потом — раз, из сборной выкинули, результаты не пошли. Тренер свою жену стал тянуть. И говорить не о чем. На кухне сидим, вилки бьются о тарелки — финиш.
— Но сейчас она…
— Сейчас она — да! Все снова в порядке. У лыжниц второе дыхание открывается после родов. Родят и еще могут бегать чуть ли не до пятидесяти.… Родили Ванечку. Для лыж. Специально. Отдала его теще, а сама бегает. Заедет, отдохнет, очередную пару на стенку повесим, навестим ребенка и снова километры накручивать. Интересно?
— Очень.
— А мне нет.
— Ты ее любишь?
— Сегодня — только тебя.
— А завтра?
— Завтра, пожалуй, тоже тебя…
— Иди ко мне, мальчик… Тебя пожалеть?
— Как хочешь.
Они долго стояли под душем, как бы промокая в этом разговоре о себе, а затем Вольнов неожиданно спросил:
— А тебе в библиотеке не скучно?
— Не знаю. Мне нет. Я работала в сборочном цеху и была беременна. У меня живот был… Меня перевели в библиотеку. На время. А оказалось навсегда. И там началась жизнь. Была одна женщина. Вернее, две. Две женщины. Одна еврейка ярко выраженная, другая — …просто Юля Смирнова. …Ты меня гладишь — я не могу сосредоточиться. …Они мне помогли. Все мне рассказали. Не дали пропасть. Тебе это интересно?
— Интересно.
— А мне теперь почему-то не очень.
— Всегда получается как-то странно: русским помогают евреи. Они как-то присматривают за нами, что ли, чтобы мы ничего не натворили. У меня тоже была одна еврейская женщина в десятом классе, она была старше меня лет на семь, тогда это казалось много… — Вольнов на секунду задумался, что-то вспоминая. — В общем, она такая была… хотя роман был всего месяца два-три не больше… Тебе это интересно?
— Кажется, не очень. Я не люблю эту тему. У тебя такое душистое мыло!
— Мыло — отличное, оно из Израиля, кстати.
И оба улыбнулись, каждый своей еврейской истории в жизни.
Теперь день начинался с того, что в библиотеке она сразу, после включения общего света, отдергивания штор, что с первого дня работы было у нее отлаженным деловым ритуалом настоящей хозяйки, нажимала кнопку компьютера и, дождавшись его полной загрузки и всех необходимых соединений, заходила на свой постыдный сайт. Если неподалеку находилась помощница, студентка из Гомеля Машуня, Тулупова обходила компьютер стороной, но чувствовала, как тянет ее к окну сообщений на своей странице.
После того первого свидания Вольнов не позвонил и не написал ни разу. Будто ничего не было. А Людмила, про себя, повторяла успокаивающий текст: “Ничего не было, ничего не было. Ничего не искала — поэтому ничего не нашла”. И думала, что это просто такая игра, взрослая игра — нечего от нее что-то ждать, надеяться, искать. Все смешно и только. “Мне было хорошо? — спрашивала она сама себя. — Отрицать это бессмысленно. Бес-смы-слен-но. Точка”. Но поставить ее оказалось сложнее.
Она не ждала признаний от Вольнова, сама не испытывала влюбленности, переживала только от того, что не было слов. Любых. Она думала, о том, что женщины и мужчины очень разные существа, ей почему- то хочется слов, а ему, видимо, нет.
Приходили студенты, искали на полках партитуры и учебники, и их шныряющие между стеллажами фигуры самим своим присутствием что-то подтверждали и доказывали: и среди прямых линий расставленных по алфавиту книг можно легко заблудиться, и вопросов можно задать на пустом месте тысячу.
“Людмила Ивановна, а есть Брамс для русских народных инструментов?” И она искала несуществующего Брамса для балалайки с оркестром, а потом, когда студенты разбегались по лекциям и музыкальным классам, открывала сайт и всматривалась в любительские фотографии из мужских альбомов. Хотелось понять “про них”, хотя в ее возрасте, она считала, тема должна быть исчерпана.
Так в тот день она набрала в поисковике: “разница между женщиной и мужчиной”. Нашлось 4 миллиона страниц, на которых обсуждалась поразительная разница, и 516 тысяч запросов на эту тему за месяц. Тулупова, видимо, была 516 001-я.
Она набрала в поисковике — “любовь” — первые две буквы, и сразу же из компьютера вылетели остальные. Нажала “найти” — и открылось 46 миллионов страниц и почти 3 миллиона обращений в месяц. Она удивилась и цифре и тому, что в первые строчки пробились сайты со стихами.
Людмила вспомнила, как девчонки в Червонопартизанске переписывали в общие тетради с коричневой клеенкой на обложке красивым почерком стихи и тексты песен. И соревновались, у кого больше, теперь соревнование было бы заведомо проиграно — что десятки против миллионов? Обломки ушедшего детства, заслоненного взрослой жизнью, всколыхнулись в памяти: вот папа кричит, когда она первый раз пришла домой поздно, что выгонит ее, если принесет в подоле, вот мать, в первый и последний раз, произнесла слово “любовь”, говоря про горько пьющего отца. Она как бы вздрогнула — не знала, что в их семье существует это слово, что оно, оказывается, давно пылится на каком-то чердаке, а не только поется во время семейных застолий. Вспомнила, что дни рождения не отмечали, но зато государственные праздники обязательно, вспомнила, как с пониманием переглядывались женщины, затягивая “про любовь”. Но что пели, потерялось, ушло, только отдельные строки, несвязанные слова.
Она снова вернулась на сайт. Открыта была страница следователя. И так ей захотелось ему “подмигнуть”, хотя она этого никогда не делала. И Людмила “кликнула”.
На другой день, утром поехала заказывать книги в Музыкальном издательстве Юргенсона и пришла на
