заниматься унизительным трудом — это дело русских, украинцев, белорусов и прочих иностранцев.
— По чешским законам, — возразил я, — можно официально получить право на работу и вид на жительство.
— Можно. Но кандидатуру иностранца утверждает местное бюро трудоустройства и только в том случае, если на вакантное место не претендуют чехи. К тому же для получения разрешения на жительство и работу надо принести справку из банка о том, что ты имеешь прожиточный минимум, который измеряется 1300 долларами. Люди с такими деньгами возиться с навозом не станут!
Он опять потянулся к спиртному, наполнил до краев стакан, влил жидкость в гортань, закусил лучком и вернулся к своим размышлениям.
— Нелегалу трудно и нерадостно. По выходным дням запираемся в своей конуре. Без паспорта в людном месте не появишься — опасно! С одной стороны нас преследует полиция, а с другой — свои же бандиты. Чехи поражаются тому, как русские преступники проникли сюда. Нынешние мафиози стали психологами — знают, как и кого «вычислить». Бывшего советского гражданина-нелегала на улице узнать легко — поношенная одежда, бегающий взгляд, вынужденная немота из опасения выдать себя родным языком. Как правило, весь свой заработок рабочий с востока носит с собой — в общаге могут украсть. К ним и подкатывается мафия, требуя по-братски «поделиться» с ближним. Могут жестоко проучить строптивого — избить до полусмерти, зная — нелегал в полицию не обратится. Его бесправие и вдохновляет бандитов на легкий заработок. Невысокий рыжий белорус с квадратными плечами, устремив в окно искристые голубые глаза, вдруг встрепенулся и прохрипел:
— Можно податься и дальше, например, в Германию, Австрию, где заработаешь больше, но ведь и полиция там работает зорче. Хорошо, если только вышибут из страны. А то, гляди, и в тюряге заграничной очутишься. В бывших странах социализма все-таки проще…
Спиртная вакханалия стремительно раскручивалась. Я сослался на больную печень и категорически отказался от выпивки. И чтобы не мозолить мутные глаза собутыльников, вышел на берег озера и увидел одиноко сидящего на траве молодого человека лет тридцати, с темными, как агат, глазами.
— Только что выкупался, — приветливо произнес он. — Водичка — прелесть.
— В застолье не участвуете?
— Нет. Я ведь учитель истории по образованию. При моей профессии пить нельзя. Да и не тянет.
Он помолчал, вздохнул и задумчиво продолжил:
— Гастарбайтеров тоже можно понять. Они ведь пьют горькую не от радости. Хотят поскорее оглушить себя спиртным, забыться, дать себе полную волю. Захмелеют — песни заводят, даже пляшут… Потом, устав от крика и хохота, они, разморенные, затихают… Но так происходит лишь в выходные дни. В рабочую неделю каплю спиртного в рот не берут…
— А вас что привело сюда?
— Квартиру хочу купить. Жить под одной крышей с тещей… Он не договорил и махнул рукой.
— Понятно, — сочувственно улыбнулся я.
Мы купались, загорали и беседовали часа два. На четвереньках приполз к озеру украинец с блинообразным лицом. Педагог, увидев его, торопливо оделся и пошел в сторону леса. Я вернулся в общагу. Эстонец заметно накачался и пел приятным тенорком на английском языке. Потом вдруг громко зарыдал, размазывая слезы по раскрасневшемуся лицу.
— Одна надежда на полковника Кристаповича, — скосив в мою сторону осоловелые глаза, пробормотал он. — Как с ним связаться? Тут ведь нет телефона.
— Это твой шеф?
— Кристапович? Да-а-а… Я — музыкант. Но на музыке много не заработаешь. Поэтому я освоил другую профессию — угонщика автомобилей, — он многозначительно посмотрел на меня. — Любую легковушку могу угнать…
Эстонец схватил бутылку и прилип к горлышку непослушными губами. Струйки вина сбегали по подбородку.
— С тебя хватит. — Я вырвал у него бутылку. Эстонец покорно кивнул и после паузы, заикаясь, поведал:
— Как-то заприметил я новенький «мерс»… Вскрыл дверцу салона, попытался завести… Тут меня и скрутили. Сижу, значит, в ментовке и морально готовлюсь загудеть на судебную скамью. И тут мне улыбнулась удача. Мужчина в штатском вытащил из участка, подвел к черной «Волге», открыл дверцу и глазами показал на заднее сиденье, а сам удалился. Там сидел человек, он внимательно рассмотрел меня и стал задавать вопросы: «Впервые попался?». — «Да, — отвечаю, — раньше бог миловал». — «Не повезло тебе, — устрашил он. — От трех до пяти гарантировано»… Потом поинтересовался, откуда знаю английский. Я тогда пел в кабаке. Большинство модных шлягеров исполнялось на английском. И чтобы не вызывать у иностранцев осуждающих улыбок, я решил основательно изучить английский. Кое-что мне удалось… Важный собеседник пояснил: мол, он знаком с владельцем «Мерседеса» и может уговорить того забрать жалобу, тогда я окажусь на свободе. Так товарищ Кристапович помог мне избежать тюрьмы. И в знак благодарности я стал работать на него.
— Кем же был этот загадочный человек?
— Кристапович? Он работал заместителем начальника отдела по борьбе с контрабандой КГБ Эстонской ССР.
Голова музыканта качнулась и упала на грудь. Он с трудом поднял ее и, еле ворочая языком, проговорил:
— Лучше быть стукачом на свободе, чем незапятнанным уголовником за решеткой. У меня не было выбора.
Он натужно растягивал слова, порой проглатывая окончания.
— Рухнули Советы, разогнали КГБ, мой шеф перешел на службу в местную таможню, а я продолжаю исправно гнуть спину на него… Ведь из сети КГБ по собственному желанию вырваться невозможно. Коллеги пробовали, но их находили то ли с пробитым черепом, то ли с пулей в груди. Потомки Дзержинского никогда не отпускали своих информаторов на свободу по их собственному желан…
Он не договорил, рухнул со стула — и отключился. Мне пришлось оттащить размякшее тело к кровати.
С известным шведским историком и публицистом Кнутом Карлквистом я встретился в Стокгольмском международном институте исследований проблем мира, что на улице Ситгна-листгатан, 9, и задал ему несколько вопросов.
— Господин Карлквист, вы не поверили официальной версии парламентской комиссии, которая утверждает, что трагедия случилась по причине внезапного открытия носовых ворот корабля, так называемого визиря, и продолжаете собственное расследование…
— Не только я, но и многие специалисты, журналисты, юристы, судовые конструкторы, проживающие в разных точках мира, сочли вывод комиссии ошибочным. Создается впечатление, что комиссия приняла решение под диктовку важных, очень важных персон, которые пытаются любой ценой скрыть истинные причины гибели парома «Эстония».
— И все же, почему вы усомнились заключению компетентных лиц, входящих в эту комиссию?
— Главная причина, которую она указывает, неправдоподобна. Визирь оторвался не раньше того момента, когда паром накренился. Показания свидетелей — трех моряков команды — опровергают вывод комиссии. Они утверждают, что после крена парома на автомобильной палубе все было нормально и ничего не повреждено. Все это фиксировалось на телеэкране. Значит, ворота оставались на месте. Значит, сильный крен, при котором люди, багаж и все остальное катилось и падало, произошел не оттого, что вода залила автомобильный отсек, а по другой причине, которую так тщательно пытаются скрыть сильные мира сего.
— Визирь, по-вашему, тут ни при чем?
— Разумеется. Кстати, визирь подозрительно долго искали с помощью эхолота, пеленгуя дно моря. Он весит пятьдесят пять тонн и огромный, как дом. Как же можно так долго искать такую махину, лежащую всего лишь в полутора километрах от парома? Достаточно было увидеть светлое пятно на мониторе. Возникает вопрос: почему же шведские и финские военные, располагая самым современным поисковым оборудованием, искали визирь целых три недели!? Я думаю, они искали что-то другое…
