Полог юрты откинулся. В нее вошли Гурбесу и Кучулук. Остановились у порога. В тени от накидки горящими углями мерцали глаза Гурбесу. Сын Таян-хана нагнул голову, сжал костяную рукоять ножа. У Эрхе-Хара вспотели ладони – худы его дела, ох, и худы!
– Ты очень громко говоришь, Буюрук, – усмехнулась Гурбесу. – Мы все слышали.
– А почему я должен говорить тихо? Я дома, и мне нечего опасаться.
Бойся ты, тангутское отродье, привезенная в мешке!
– Завидуешь брату? Хочешь убить меня, а потом и до него добраться?
Кучулук, они собираются извести твоего отца.
– Заговорщики! – ломким голосом крикнул Кучулук, его лицо с мягким пушком на щеках залила краска. – Мой отец прикажет казнить вас!
– Ну, змея… – удивился Буюрук. – Успела отравить и этого.
– Поди-ка сюда, сынок, – позвал Кучулука Коксу-Сабрак. – Послушай меня, старого человека.
– Я не желаю слушать шептунов! – Кучулук выскочил из юрты.
За ним неторопливо вышла Гурбесу. Все подавленно молчали.
Коксу-Сабрак сокрушенно качал головой.
– Что теперь делать? – спросил Буюрук.
– Уносить ноги.
– Таян-хан не посмеет поднять на нас руку.
– Э-э, Буюрук… Ты спроси у Эрхе-Хара, что способен сделать человек с единокровными братьями, если заподозрит, что они покушаются на его власть и на жизнь любимой им женщины. Собирайтесь, пока не поздно. Многие нойоны пойдут с нами…
Они скрытно покинули ханский курень. По дороге к ним пристали нойоны с воинами. Таян-хан послал погоню. Но нукеры Инанча-хана, чтившие Коксу-Сабрака, тоже присоединились к нему. Тогда Таян-хан выступил сам. Но он опоздал. К этому времени под рукой Буюрука и Коксу-Сабрака оказалось достаточно воинов, чтобы противостоять Таян-хану.
Два войска остановились друг перед другом. В небе над ними кружились стервятники. Они хорошо знали, что если в степи собирается много всадников и они идут друг на друга, быть богатому пиршеству. Но Таян-хан не решался нападать на младшего брата и прославленного Коксу-Сабрака. Чего-то выжидал. Буюрук и Коксу-Сабрак вызвали его на переговоры. Съехались между рядами воинов. Таян-хана сопровождали Кучулук и Гурбесу. Она красовалась в золоченых латах и шлеме с пышным султаном. Глянув на нее, Буюрук побледнел от ненависти.
– Что же вы делаете, брат мой Буюрук и ты, Коксу-Сабрак, любимый воин моего отца? – с обидой и недоумением спросил Таян-хан. – Чем я вас прогневил? Почему ощетинились оружием, будто перед врагом? Возвращайтесь, и я все вам прощу.
– Мы возвратимся, – сказал Буюрук, – если ты здесь, сейчас снесешь голову этой распутнице.
– Что она такого сделала, чтобы сносить ей голову? Ты не в своем уме, Буюрук!
– Я-то в своем уме… А вот о тебе этого не скажешь! Сластолюбивая тангутка оседлала тебя, сделала своим рабом. Ты опозорил наш род!
– Ты лжешь, Буюрук! Черная зависть лишила тебя разума!
Коксу-Сабрак поднял руку.
– Сыновья великого Инанча-хана! Вы сегодня ни о чем не договоритесь.
Но именем вашего отца заклинаю: не решайте спор оружием, не затевайте братоубийственную войну. Поворачивай, Таян-хан, назад. Оставь нас.
До вечера воины так и стояли друг перед другом. А ночью Таян-хан тихо снялся и ушел.
Государство найманское раскололось надвое. Но тогда мало кто знал, что этот день станет началом гибели ханства, что людям, так легко решившим судьбу наследия Инанча-хана, жить осталось не очень долго.
Глава 6
За годы затишья Джамуха-сэчен свел дружбу с нойонами многих племен.
Его большая юрта всегда была полна гостей. Состязались в острословии улигэрчи, звенели хуры… Это была жизнь, которую он любил, которую отстаивал, и ему казалось, что в степь вернулись старые времена, воспетые в сказаниях, а его анда Тэмуджин со своими властолюбивыми устремлениями иссохнет сам по себе, как болячка, вскочившая на здоровом, но ослабленном временной болезнью теле. Будущее сулило Джамухе добро, и он жил светло и открыто.
И вдруг началось… Найманы прогнали Ван-хана. Тэмуджин разбил меркитов и прогнал Эрхе-Хара. Умер Инанча-хан, и поссорились его сыновья.
Едва дошла до Джамухи эта весть, как за ней новая: Тэмуджин и Ван-хан пошли на Буюрука. Ринулись, словно коршуны на раненого детеныша сайги.
Если они разобьют Буюрука, Тэмуджин вспомнит об ущелье Дзеренов и направит коней на его улус.
В юрте умолкли голоса улигэрчей и звуки хуров и веселящий смех женщин. Притихли друзья нойоны. Трезвые и озабоченные, они судили-рядили о будущем. Только худоумный не мог бы предвидеть, что будет со всеми ими, если Ван-хан и Тэмуджин обессилят распавшийся улус найманов, – как деревья над травой, как сопки над равниной, возвысятся ханы над вольными племенами в самом сердце великой степи. Но, согласные в этом, нойоны, как и в недавние смутные времена, не желали искать совместного пути спасения.
