– Какие речи ведешь. Кто услышит – язык вырвут.
– Э-э, да ты боязливый!
– Не боязливый… Поедем, а нас настигнут – что будет?
– Не настигнут, если сейчас выедем!
– Прямо сейчас? А кобылиц и овец на Бичикэ оставим?
– Ты что, Бадай! Бичикэ я одну не оставлю.
– Тогда поезжайте, останусь я.
– Оставайся. Нет, и тебе оставаться нельзя. Узнает Даритай-отчигин, что я убежал, скажет: были в сговоре. И ты лишишься головы. Как же быть? Внезапно Кишлик вскочил, плюнул. – Тьфу, дурные наши головы! Собрались плыть через реку и думаем, как бы не замочить ноги. Что нам овцы и кобылицы нойона! Пусть разбредаются. Седлайте с Бичикэ коней, а я зарежу самую жирную овцу, набьем седельные сумы мясом – и в дорогу. Быстро!
Возвратился в свой курень хан Тэмуджин поздно вечером. Не пошел к женам, не стал ужинать, сразу же лег спать. Вокруг его юрты Боорчу поставил двойное кольцо кебтеулов – ночных караульных. И он, выходит, чего-то опасается.
Укладываясь спать, Тэмуджин положил рядом с постелью короткое копье и обнаженный меч. Сон был не глубок и чуток. Часто просыпаясь, он лежал с открытыми глазами, прислушивался к приглушенному говору кебтеулов. Под утро у дверей услышал торопливые шаги. Нащупал рукоятку меча.
– Кто там?
– Я, хан Тэмуджин, – ответил Джэлмэ – и кому-то другому:
– Зажги светильник.
Тэмуджин вскочил, стал одеваться. Второпях не мог найти гутул, крикнул Джэлмэ:
– Дай скорее огня!
Прикрывая рукой пламя светильника, Джэлмэ вошел в юрту. Тэмуджин подобрал гутул, сунул в него ногу, выпрямился.
– Перебежчики, хан Тэмуджин.
– Опять?
– Да нет. Прибежали оттуда.
– Давай их сюда.
Он ждал увидеть нойонов и, когда вошли два замызганных харачу, почувствовал себя горько обманутым.
– Думаешь, теперь я буду доволен и этим? – с раздражением спросил у Джэлмэ.
Джэлмэ стоял, высоко подняв светильники. Бровастое лицо было хмурым и озабоченным.
– Ты их послушай, хан Тэмуджин.
– Я – Кишлик, а это мой товарищ Бадай… – не дожидаясь позволения, заговорил один из харачу. – Мы пастухи твоего дяди.
– Так-так, вы пришли сюда искать милостей? – Он все больше озлоблялся. – Предав своего нойона, вы ждете награды? За предательство и низкородным харачу и высокородным нойонам награда одна – смерть!
Бадай в испуге попятился, Кишлик побледнел, поклонился в пояс.
– Хан Тэмуджин, ты не можешь казнить нас. Мы принадлежим Даритай-отчигину, а он со всем своим владением – тебе. Так какие же мы предатели? И не за наградой мы пришли, а спасти людей от уготованной им гибели. – Кишлик подтолкнул вперед своего товарища. – Говори, Бадай, что ты видел и слышал.
Тому, о чем говорил пастух, верить не хотелось. Если все правда, страшная беда ждет улус. Окликнув караульного, он велел ему заключить пастухов под стражу и держать, пока все не прояснится. Посидел, подперев руками голову.
– Может быть, не правда, а, Джэлмэ? – Но тут же отбросил сомнение. Нет, правда. Так и должно быть. Джэлмэ, прикажи гонцам седлать коней, и пусть они подымают курени.
– Кони уже оседланы, хан Тэмуджин.
– Молодец, Джэлмэ. Созывай нойонов.
– Они уже здесь. Стоят за порогом юрты.
– Позови пока одного Боорчу.
Боорчу уже успел надеть доспехи. Пламя светильника раздробилось на пластинах его железного куяка, туго стиснувшего грудь, с плеч свешивалась плотная накидка, меч бил по голенищу гутула.
– Садись. И ты, Джэлмэ, садись. Оба вы мои самые давние друзья. И только вам я могу поведать, что страх леденит мое сердце. Сколько у нас воинов?
– Около восьми тысяч, если всех соберем, – сказал Боорчу.
– А сколько, как вы думаете, будет у Нилха-Сангуна?
– Если с ним все наши нойоны и Джамуха… – Джэлмэ прикинул в уме, тысяч тридцать. Самое малое – двадцать, двадцать пять.
