– Шихи-Хутаг скоро может заменить Татунг-а, – сказал Джучи. – Из всех, кто учится, – он первый.
И тут сказался характер сына. Хочет, чтобы он не обошел добрым словом Шихи-Хутага, парня, и верно, смышленого, с умом быстрым, но осмотрительным.
– Зачем Шихи-Хутаг будет заменять Татунг-а? Дел и более достойных хватит. Шихи-Хутаг, матерью моей вскормленный, все равно что брат мне.
Угодил этими словами не только Джучи, но и матери. Шихи-Хутаг ей дорог не меньше родных детей. Ценит его за правдивость и честность. По сердцу ей и то, что он просто, как и надлежит отцу, говорит со своими сыновьями и ее Шихи-Хутагом, рада, что он спокоен и кроток.
Но он неспокоен, просто на время отогнал все думы, кроме, пожалуй, одной: что было на уме у шамана? Для чего нужен курилтай ему?
– Налей, мать, еще чашку вина. Уж рушить свое установление, так рушить!
– Это можешь порушить. – Мать подержала над огнем, отворачивая от пламени лицо, котелок с архи, наполнила чашку. – А вот других установлений придерживаться должен.
– Каких, мать?
– Ты клялся дать людям покойную жизнь. Но твои сотники и тысячники в жару и холод, среди дня и ночи отрывают людей от очага, заставляют скакать без отдыха и день, и два…
Вино показалось ему противным, не допив, отодвинул чашку.
– Они, мать, воины.
– Теперь что ни мужчина – воин…
Тэмуджин ничего не ответил. Мать недавно была в хунгиратских кочевьях, подыскивала невесту для Джучи, там ей и нажужжали в уши.
Сердобольная, готова заступиться за них. А кто заступится за него?
Парни начали разговаривать меж собой. Тулуй привязался к Шихи-Хутагу.
– Подари мне своего скакуна. Неужели жалко?
– Не скакуна, твою голову жалко. Он у меня приучен скидывать других.
Кто бы ни сел, на земле будет.
– Ничего, я переучить могу!
И вдруг Тэмуджин догадался, какой скрытый умысел движет шаманом.
Власть ему, хану Тэмуджину, даст курилтай, но курилтай же может отобрать ее. То-то он и ползал взглядом по лицам нойонов, старался внушить им то, чего нельзя было сказать словами. Не его, хана Тэмуджина, хочет возвеличить шаман курилтаем, а курилтай возвысить над ним. Случится это без оглядки на нойонов ничего не сделаешь. Пошатнутся дела – его заменят другим. Далеко смотрит шаман! Но и он пока что зрячий…
В Юрту вошел караульный.
– Хан Тэмуджин, за порогом нойон Хорчи. Он хочет поговорить с тобой.
Хороших вестей он не ждал. Плохие слушать не хотелось. И лицо помаргивающего заиндевелыми ресницами воина разом стало ненавистным. Глухо проговорил:
– Пусть войдет.
Шуба, гутулы Хорчи дымились от мороза. Он сорвал шапку, подбросил ее вверх, упал на колени и, вскинув руки, закричал:
– Я привез тебе большую радость, хан Тэмуджин. Я мчался к тебе, как на крыльях, я загнал трех коней, промерз до костей…
– Говори, что ты привез! – перебил его хан.
– Воины возвращаются из тангутского похода!
– Ну как они, не очень побиты?
– Они? Побиты? Будь так, разве я мчался бы к тебе быстрее кречета?
Они побили тангутов! Захватили два города! Добыча – не счесть! Верблюдов тысячи и тысячи! Всю степь заполнили! И на каждом – вьюк, который не поднять и четырем мужчинам.
Хан налил вина, преподнес чашку, держа ее обеими руками, как большому и почетному гостю.
– Пей, Хорчи.
– С радостью, хан Тэмуджин! – Хорчи запрокинул голову, вылил вино в рот. – Хорошо!
Тэмуджин наполнил сразу же вторую чашку.
– А Нилха-Сангун?
– О нем в земле тангутов никто и не слышал. Сгинул где-то Нилха-Сангун.
– Пей, Хорчи, еще.
– Можно и еще. Отогреюсь. От холода у меня даже внутренности закоченели. – Выпил и спросил с лукавым испугом:
– А в прорубь головой окунаться не заставишь?
