мы отступаем от условий конкурса. Если бы мы тогда не проявили дерзкой напористости, едва ли сумели бы победить на повторных испытаниях. Не побоюсь сказать: то, что мы делали, было настоящим прорывом вперед по технической мысли, по новаторским подходам. Мы, по существу, ломали устоявшиеся представления о конструкции оружия, ломали те стереотипы, которые были заложены даже в условиях конкурса.
В тактико-технических требованиях указывались главные параметры будущего автомата, в частности его общая длина и длина ствола. Новая компоновка деталей не позволяла нам выдержать это требование в установленных рамках. Мы пошли на дерзкое отступление. Длину ствола с 500 миллиметров укоротили до 420, уложившись в параметры общей длины оружия. Риск, повторяю, был немалый. Нас могли вообще снять с соревнований. Мы рассудили так: отступление от размеров по общей длине автомата при сравнении с другими образцами могли заметить сразу, а укороченный ствол в глаза не бросался. Естественно, при этом добились, чтобы укорочение не нарушало требований баллистики, что являлось нашим главным оправдательным аргументом, если бы вдруг нашу проделку обнаружили.
Впрочем, ее действительно обнаружили, но уже во время повторных испытаний. К этому моменту оружие проверили на кучность боя. И тут вдруг инженер, ведущий испытания, что-то, видимо, заподозрив, решил приложить линейку к стволу.
— Вы что же, нарушили один из главных пунктов условий конкурса? Ствол-то на 80 миллиметров короче, чем положено. Что будем делать, товарищи? Какое примем решение? — обратился он к членам комиссии.
Я в тот момент находился как раз на месте испытаний. Подумал: все, придется прощаться с надеждой на успех. Было от чего прийти в отчаяние. Услышал, как один из членов комиссии уточнил у инженера- испытателя:
— Перед повторными испытаниями размеры проверили?
— Выборочно,— замялся инженер.— Посчитали, достаточно того, что обмеры делались перед первыми испытаниями.
— А каковы результаты стрельбы? Отклонения от нормы есть?
— Результаты? — переспросил инженер и заглянул в свой «бортовой» журнал. — Результаты по кучности боя выше, чем у других образцов.
— Тогда, полагаю, продолжим испытания. Мы сами допустили промах, не проведя обязательных повторных обмеров. К тому же стрельба показала: укорочение ствола не ухудшило боевых свойств оружия.
Полковник, сказавший все это, повернулся в мою сторону:
— Вас, старший сержант, предупреждаем о недопущении впредь таких вольностей. Требования конкурса едины для всех конструкторов, молодых и старых. Зарубите это на носу.
Я выслушал его приговор, радуясь в душе, что бурю пронесло, что наш риск оправдался. Автомат с первых выстрелов показывал надежность в работе, ни разу не захлебнулся от напряжения, да и по внешнему виду выглядел он элегантнее тех образцов, которые испытывались. В тот момент почему-то припомнилось, как выезжали мы на полигон, на последний тур соревнований. В то время уехать из Коврова в Москву было не так-то просто. Билетов на поезд, как правило, достать не удавалось. И мы иногда обращались к сотрудникам В. А. Дегтярева с просьбой о помощи в приобретении билетов (для прославленного конструктора специально бронировались места в одном из вагонов). Нам давали записку к начальнику вокзала, и проблема обычно решалась.
Пошли мы по проторенному пути и тогда, когда собирались на полигон. С запиской в кармане постучались в кабинет начальника вокзала, а он, увидев нас, отрезал:
— Помочь ничем не могу. Полчаса назад звонила жена Василия Алексеевича, и по ее просьбе забронированные места проданы.
Как быть? Идем с Дейкиным к кассе. Всеми правдами и неправдами приобретаем два билета. А в вагон нас не пускают. Все переполнено, мест нет. Так мы и ехали от Коврова до Владимира сначала в тамбуре, а потом вынуждены были переместиться на площадку между вагонами. Промерзли насквозь. Хорошо еще, что образцы вместе с чертежами и описанием увез на полигон неделей раньше Саша Зайцев, на этот раз не захотевший оставаться в Коврове.
Припомнилось и другое. Перед отправкой автоматов на последний тур испытаний в Ковров приехали представители заказчика. По их воле тогда мы и встретились впервые с В. А. Дегтяревым лицом к лицу.
— Теперь вы можете открыть друг другу карты, — пошутил один из представителей заказчика, когда знакомил меня с прославленным конструктором.
Василий Алексеевич улыбнулся как-то устало, словно на него давила тяжесть, движения его мне показались слишком уж замедленными, походка была заметно шаркающей. Правда, он сразу оживился, увидев наш образец оружия.
— Что ж, давайте посмотрим, что нынче творят молодые. — И Дегтярев стал внимательно разглядывать каждую часть, каждую деталь автомата, разбираемого мною тут же, на столе.
— Да, хитро придумано, — произнес Василий Алексеевич, беря в руки затворную раму, крышку ствольной коробки. — Считаю оригинальным и решение с переводчиком огня.
Дегтярев не скрывал своих оценок, размышляя вслух. Мы в это время знакомились с его образцом. Выглядел его автомат, на наш взгляд, утяжеленным по весу, не все до конца было доведено и с точки зрения взаимодействия частей. А Василий Алексеевич, еще раз осмотрев наш образец, уже в собранном виде, неожиданно заключил:
— Мне представляется, посылать наши автоматы на испытания нет смысла. Конструкция образцов сержанта совершеннее наших и гораздо перспективнее. Это видно и невооруженным глазом. Так что, товарищи представители заказчика, наверное, придется сдавать наши образцы в музей.
Мы были ошеломлены признанием старейшего конструктора. Не думаю, чтобы он расписывался в собственной слабости — не тот характер. Просто Дегтярев умел мудро и объективно проводить сравнительный анализ и не боялся, увидев превосходство другого конструктора, сказать об этом гласно, при всех. Получилось, по сути, то же, что и при решении вопроса о принятии на вооружение пулемета конструкции П. М. Горюнова в 1943 году. Тогда Василий Алексеевич отдал предпочтение образцу своего ученика, хотя полностью прошел испытания и пулемет конструкции самого Дегтярева.
И теперь, когда я слышу слова о том, что каждый конструктор, достигший, высот в создании новых образцов, только свои изделия считает самыми лучшими и давит своим авторитетом, зажимая выход других, всегда привожу в пример поступки Дегтярева. Ему действительно достаточно было авторитета и опыта, чтобы взять верх над другими. Подчеркнем при этом еще раз, что конструктора-оружейника из Коврова поддерживали руководители партии и правительства. Однако Василий Алексеевич, человек высокой культуры, был предельно взыскателен и честен во всем, особенно в профессиональных оценках.
Бывали ли случаи, когда конструкторы, используя свое имя и авторитет, пытались протолкнуть образцы сырые, недоработанные, лишь бы опередить конкурентов? К сожалению, не обходилось и без этого, иногда брало верх не творческое начало, а амбиции. Характерен тут пример с талантливым конструктором Б. Г. Шпитальным, когда запускалась в массовое производство пушка Ш-37 его конструкции для боевых самолетов.
Познакомились мы с Борисом Гавриловичем после войны. Всегда с иголочки одетый, держался он обычно как человек, знающий себе цену, я бы даже сказал, с известной долей самоуверенности. Мне, молодому конструктору, это сразу бросилось в глаза. Суждения его обычно носили печать безапелляционности, возражения другой стороны воспринимались им с трудом.
Позже мне стало известно, что Шпитальный, как и Дегтярев, имел особое к себе расположение в верхах и не пренебрегал возможностью воспользоваться этим. Достаточно сказать, что практически на всех боевых самолетах стояли пулеметы и пушки конструкции Шпитального. Ему были созданы все условия для работы. Все это, видимо, в известной степени и порождало у Шпитального чувство неуязвимости собственных конструкций, лишало его порой в работе над образцами самокритичности, трезвого, объективного подхода к анализу замеченных недостатков. Во время наших личных встреч Борис Гаврилович не очень любил вспоминать о своих неудачах и причинах, их порождавших. Но что было, то было. И если он рассказывал о какой-нибудь из них, то как-то отстраненно, словно это происходило не с ним, а с кем-то другим.
