Подошел троллейбус. Пустой. Воробей плюхнулся на свободное место. Так и ехал — голова на спинке переднего сиденья. На конечной Воробей чувствовал себя уже вполне… Ладно, главное — не посадят! Домой вот неохота… Утром Вальке нос разбил. Чудной у него все-таки характер, бестолковый: трояк просила на опохмелку, не дал, да еще бубен выписал, а потом сам Ирке сказал — у них ночевала, — где самогон спрятан, чтоб налила ей чуток. Да… Может, к Мишке поехать?.. Говорил, стережет сегодня свой музей. Переулок еще смешной. Вшивый Вражек?.. Сивый Вражек?..
Переулок оказался рядом с метро. Сивцев Вражек. И музей рядом. Здание, правда, не бог весть. Воробей представлял себе нечто вроде дворца. Как музей Красной Армии. А этот не видный, двухэтажный…
Чугунные воротца были распахнуты. Воробей вошел во двор и, в нерешительности потоптавшись у двери, надавил кнопку.
— Здорово, могильщик хренов! — гаркнул он при виде Мишкиного изумления. Дай, думаю, сюрприз устрою.
— Ну как?
— Сядь да покак, — улыбаясь, сказал Воробей. — Обещались не посадить. А там кто знает…
Он вошел в вестибюль и оробел: наборный паркет, картины… Больше всего Воробья поразил рояль. Роялей живых он не видел, только у Петровича пианино…
— Работает? — он кивнул на рояль. Подошел, осторожно ступая по паркету, поднял крышку, потрогал клавиши…
Над роялем висела панорама старого города.
— Это чего?
— Москва, не узнаешь?
Воробей прищурился.
— Очки, зараза, надо… А-а, точно! Москва-река! А Лианозово где?
— Какое еще Лианозово! Это же двести лет назад.
— Точно! — кивнул Воробей. — Кольцевой-то еще не было… А там что? — Он кивнул на опечатанную дверь.
— Экспозиция, — ответил Мишка.
— Чего?
— Комнаты его.
— Кого?
— Как кого? Герцена.
Воробей с уважением посмотрел на дверь, подергал бронзовую ручку.
— А ключа нету? Взглянуть бы…
— Ключ-то есть, да там, видишь, печать.
Воробей присел на корточки, долго рассматривал печать.
— Слышь, Миш, ее же после монетой можно… Печать-то из пластилина, орлом приложить — и будь здоров, герб такой же выделки. Найди ключик, а?
Мишка полез в стол за ключом.
— Слышь, Миш, он сам-то нерусский, что ли? Фамилие чудное.
— Русский. Там какая-то история вышла с родителями, я подробности забыл, сказал Мишка, открывая дверь.
— Да какого ж ты!.. — возмутился Воробей. — Стережешь, а кого стережешь без понятия!
Особо Воробья ничего не заинтересовало, только вот канапе и гусиные перья. На канапе он попытался примастыриться, но потом сообразил, что не для лежки оно — для красоты, а может, на него ноги клали.
— Квартира хорошая, — сказал он, пройдя по всем комнатам. — Своей семьй жили? И дети с ним?
— Наверное, — неопределенно пожал плечами Мишка. — А где им еще?
— А я думаю — поодаль где. С нянькой. Здесь-то всю мебель попортят. Слышь, а где у него эти дела — кухня, санузел?..
Мишка снова пожал плечами.
— Ну, ты даешь! Кто же знать-то должен? Я бы таких служителей — поганой метлой…
Зазвонил телефон. Мишка взял трубку. Воробей придвинул кресло поближе, чтобы послушать, о чем говорят.
Разговор был пустой: мать просила, чтобы Мишка съездил на дачу, вскопал огород. Мишка мямлил, а Воробей внимательно слушал, даже руку к уху приложил. Покачал головой недовольно.
— Хреново ты с мамашей говоришь. Помрет — жалеть будешь.
— Да она еще молодая.
— Все равно помрет когда-нибудь… У ней день рождение скоро?
— В августе.
— Ты ей золотые часы подари и торт с фигурой.
— Да есть у нее часы.
Воробей махнул рукой.
— Не понимаешь!.. Чего ты лыбишься? Ты не смейся, я верняк говорю. Ты, думаешь, кому-нибудь нужен, кроме мамаши? Вот увидишь. Попомнишь еще мои слова.
Воробей встал и еще раз прошелся по вестибюлю, рассматривая картины на стенах. Особенно долго — похороны Герцена во Франции. Ночью. С факелами.
— Слышь, — обернулся он к Мишке. — Вот эту — с захоронением — сразу рисовали или после по памяти?
— Ночью красок не видно. А потом, они же двигаются, не позируют специально.
— Если уж такой знаменитый, могли бы чуток и постоять. Пока он их намечет для затравки… Карандашиком.
Воробей сел к столу, притянул к себе книгу отзывов.
— Слышь, Миш, нам тоже такую надо у себя. Выражаем благодарность ученому сотруднику кладбища Воробьеву Алексею Сергеевичу за добросовестное захоронение нашей… тещи, к примеру, а?
Мишка заржал. Воробей тоже было намерился похохотать, но вовремя вспомнил, что нельзя из-за головы.
Он встал, взял портфель.
— Двигать надо. Валька небось уж бесится.
— Да спи здесь, куда ты пойдешь, поздно… — сказал Мишка.
Воробей вздохнул и поставил портфель на пол.
4
Воробей стряхнул с табуретки мусор, вытер ладони о робу и присел к столу. Взял с печки высохший трафарет. Очиненным черенком кисточки разбил на три полосы: для фамилии — пошире, для имени- отчества — поуже, а в самом низу — для когда родился-умер.
Фамилия попалась — нарочно не придумаешь: Жмур Михаил Терентьевич. Воробей хмыкнул. На кладбище чего-чего, а этого добра — посмеяться — хватает: Пильдон, Улезло, Молокосус, Бабах…
Воробей клюнул кисточкой в баночку с краской, выжал лишнее о край, оправил волоски.
Писать начал, как всегда, с середины — для симметрии: «МЖ» в одну сторону, «УР» — в другую, «ЖМУР» хорошо лег на сухой теплый от котла трафарет. Буквы получились широкие, разлапистые. Короткая фамилия всегда лучше — не жмешься, что писать некуда, хоть на другую сторону залезай. Один раз так и сделал: на оборотной стороне дописывал — не рассчитал, а переделывать настроения не было. Тетка- заказчица все удивлялась: понятно ли будет. Будет, еще как будет — и всучил ей хитрый трафарет.
Обычно трафаретов на складе не было, а в бюро за ними машину гонять целая история.
