— Врешь… Небось Романова.
— Вашего, — кивнула, улыбаясь, Саша и представилась: — Саша.
— Илья, — хрипло пискнул старик, выкручиваясь из объятий племянника. Пойду зубы надену.
— Ма-ма-ня! — заорал Синяк. — Выдь на Волгу!.. Воспомоществование привез! Стипендию ноябрьскую!..
Синяк каждый месяц давал матери пятьдесят долларов, которые она, разумеется, не тратила, прятала, а куда? Илья Иванович не ведал и нервничал по этому поводу: помрет раньше его, где искать? И поинтересоваться не мог, так как они с сестрой не разговаривали уже лет двадцать. А все из-за того, что Илья отписал свои пол-избы бабе из деревни Гомнино, которую, несмотря на преклонный возраст и клюку с хромотой, еще навещал.
— Мама-аня! — надрывался Синяк.
— За-анятая! — отозвался низкий голос, женский вариант Синякова баса. Чеснок сажу!.. Роман тут?! Пусть в среду зайдет — стюдню дам.
— Ишь ты! — ехидно покачал головой Илья Иванович. — Ни брату, ни сыну родному рожи не кажет, а чужому человеку — стюдню! Озорница!
— Спасибо, Татьяна Ивановна! — отозвался Роман. — Приду обязательно. — И повернулся к Синяку: — Ты бы ей психов моих арендовал. От давления.
— Не помрет! — Синяк таскал из багажника ящики: пиво, питва разнокалиберная, мясо, овощи. В Белоруссии по дешевке купил матери наперед копченого мяса, картошки отменной, сала… — У нас порода долгая. Прожиточный минимум 85 лет. Они с Ильей еще друг друга переживут, да, дядил?!
Илья Иванович не отвечал, он вил восьмерки вокруг Саши. Рассматривал, дотрагивался, как бы невзначай. Саша посмеивалась над липучим стариком, поворачивалась с поднятыми, как на рентгене, руками.
Роман потихоньку слинял на Синяковой машине на станцию встречать Таню.
Танечка прибыла точно по расписанию — такая же красивая, беззубая, с косой и, слава Богу, не в спецодежде — в длинном джинсовом сарафане на водолазку. Барышня-крестьянка. Привезла целую сумку чеснока.
— Матушки! Чего ж я с ним делать буду? — обрадовался Роман.
— Посадим. Ты же говорил, что чеснок маринованный любишь.
Роман взял у нее сумку, поцеловал.
— Работу прогуливаешь?
Таня засмеялась.
— Заявление подала по собственному желанию.
— В Музее Ленина? — Роман распахнул перед ней дверь.
— Какая машина красивая! Ты говорил, у тебя «жигули».
— Это не моя, Синяк пригнал.
— А я замуж выхожу, — сказала Таня, — за капитана.
— «Выйти замуж за капитана» — фильм такой был. Плохой.
— Мы учились вместе. Он на Севере служил, теперь у нас в пожарной части. Непьющий. Правда, очень упрямый, во всем видит плохие происки… Леночка не против.
— А как у нее дела?
— Ой! Сочинение писала «Моя любимая книга». Про «Квартеронку» Майн Рида. Учительница исправила на «Квартирантку». И брюки «клеш» с мягким знаком сделала. Теперь хочет ей четверку вывести, а Леночке ведь медаль нужна. — И без перехода мягко продолжила: — Мы с тобой последний раз, наверное, видимся.
— Второй, — сказал Роман и добавил: — Не так уж и мало — большинство людей вообще ни разу не видится… За всю жизнь.
Илья Иванович за время отсутствия Романа индоселезня ликвидировал. Сейчас он стоял возле избы в окровавленном фартуке и поливал безголовую птицу кипятком, чтобы легче отходило перо.
Таня вышла из машины.
— Одна другой краше… — недовольно пробормотал старик, вытирая руки о фартук. — Где ж вы их чеканите?
— Здравствуйте, дедушка, — улыбнулась Таня.
— Какой я тебе дедушка! — обиделся старик, снова принимаясь за птицу, без рукопожатия, однако беззубость углядел. — Самой-то передок весь выставили… Выпивать-то будем когда? — пробурчал он в сторону племянника. — Вторую неделю не пивши…
— Не вижу логики, дядил, — сказал Синяк. — Чего ж ты всю помойку яблоками завалил? Нагнал бы вина отменного и пил-сосал с Францем втихаря. Он жив, кстати?
— Куда он денется! Молоко должен принести. А с яблоками я мудохаться не буду! — он вырвал последнее неподдающееся перо из бывшего врага. — Пропади они пропадом!..
Синяк принял ощипанную птицу и на пне в момент изрубил ее на шашлычные доли.
— Все гот-о-ово-о! — протяжно крикнула Саша с крыльца. — Только рюмок не нашла!..
— Бокалы ставь! — грубо велел старик.
— Чашки, — перевел Синяк.
— У меня свой стопарь. — Илья Ивановиче достал из кармана неровно обрезанный коричневый конус из пластмассовой пивной бутыли с завернутой розовой крышкой.
— Дядил, ты мне все-таки объясни, — перебил его Синяк, — зачем ты яблони сажал, если яблоки тебе не нужны?
— Все сажали, — огрызнулся старик и, почувствовав, что сдает позиции, набросился на Романа: — Ты бороду-то сброй… Тебя по телевизору показывали: уж ты чухался-чесался… То ли пьяный, не поймешь, то ли вшивый?..
— Точняк, — охотно подтвердил Синяк. — Жирный весной по телику бухой вылез.
— «Поле чудес» начинается! — известила Саша. — Кто хочет?
Синяк нацепил разрозненного индюка на шампуры и полил, чтобы не обгорал, зацветшей водой из бочки.
— Ты бы лучше из лужи, — посоветовал Роман, озираясь. — А куда, интересно, Таня подевалась? Татиа-ана!
— А вон она! — сказал Синяк навстречу Тане. Таня вымыла руки в той самой бочке, из которой Синяк поливал шашлык.
— Я с бабушкой вашей познакомилась, — сообщила она. — Нормальная такая приличная бабушка. На Володю очень похожа. Рома, мы чеснок посадили на твою долю. Бабушка за ним будет ухаживать. А я приеду на следующий год, замариную, как ты любишь.
Роман посмотрел на нее и сказал негромко, чтобы никто не услышал:
— Куда ты приедешь? Ты замуж поедешь. Забыла?
Таня кивнула.
— Забыла… А я недавно купила Сличенко и по-новому поняла Есенина…
— «Поле чудес» началось! — опять крикнула Саша.
Таня переполошилась, побежала в избу.
— Сегодня у Якубовича одна женщина должна быть из наших, из Владимира!
— …а Солженицына вашего правильно сняли с передач, — договаривал свое Илья Иванович, хромая в избу, — только воду мутит. Земство ему подавай!
— Дядил! — крикнул со двора Синяк в открытое окно. — Развлекай женщин, ты ж у нас жентельмен, голубые яйца! Расскажи про Бухенвальд.
Синяк размахивал в полумраке над мангалом чем-то круглым, только искры во все стороны летели. Конечно, крышкой от помойного ведра, благо никто не видит.
Дважды просить старика не пришлось. Он сдержанно и потому очень правдоподобно поведал, как был в Бухенвальде. Стоял у газовых печей, где жарили коммунистов и комиссаров. Бывало, увидит коммуниста в очереди, хвать за рукав и в сторону — спасал…
Синяк принес огнедышащие шампуры, раздал. Дядьке дал кусок с гузкой врага. И теперь разливал
