Возврата нет

Через минуту внук принес из погреба кувшин со сметаной, и Варвара, щедро наливая ее в чашку, ласково сказала ему:

— Ну, беги, беги, я же тебе разрешила! — И она легонько подтолкнула его к двери кулаком в спину.

Ее сын Жорка лежал, привязанный к койке веревками, с кляпом во рту, и смотрел, как русские разведчики, сидя вчетвером за столом, макали блинцы в чашку со сметаной.

— А сметана, хозяйка, у тебя, как довоенная, — похвалил командир разведки, окуная в чашку свернутый трубочкой блин и запрокидывая толстогубое лицо, чтобы ни одна капля сметаны не упала с блина мимо. — Небось корову немцы оставили, как матери полицаев?

Не отвечая, она продолжала жарить для них блины, склонясь над плитой. Шлеп, шлеп — падали блинцы на тарелки. И тот же сладкий запах щекотал ноздри, но уже испорченный запахом смрада. Не разгибая от печки спины, она жарила блины и все же не успевала восполнять их убыль на тарелке.

Тогда из-под кухонного стола она достала вторую сковородку и стала разливать тесто сразу на обе.

— Вот это механизация! — с восхищением сказал один из разведчиков, с лицом веснушчатым и круглым, как подсолнух. И по обличью видно — из трактористов.

И сметаны она подливала им из кувшина еще три раза. А ее ро́дный сын лежал и, обливаясь горючими слезами, смотрел. Пусть глотают, пусть… Пока они не нажрутся досыта, они не займутся никаким другим делом. А Шурка еще только добегает до нижнего хутора. Теперь он как раз перемахнул балку. А там ему еще надо бечь на горку до школы.

Но как бы ни показались разведчикам вкусными эти домашние блины, больше, чем можно было съесть, эти парни не могли съесть. По их сытым глазам и по ленивым движениям Варвара видела, что они уже стали наедаться. Даже круглолицый тракторист уже начал побалтывать в чашке блином и не сразу заглатывал его целиком, а, откусывая по кусочку, двигал челюстями, как жерновами. А самый младший из четверых разведчиков, тот, что появился в доме у Варвары первым, и вообще уже отвалился от стола, нашел на подоконнике безопасную немецкую бритву Павла и, намыливая в чашечке щеточку на обмылке, стал бриться, стоя перед трюмо.

И тогда Варвара полезла в кухонный стол, налила из литровой банки в чистую тарелку меду и поставила его перед ними. Мед был майский и еще не засахаренный.

— Вот это я завсегда уважал, — сказал круглолицый тракторист. И работа опять пошла у них быстрее.

— Не для нас, видно, припасен, — заметил командир. — Попробуй, братушка, и ты с медом, — предложил он тому, который брился, стоя перед трюмо.

Хлопья белой пены с желтой, как придорожная колючка, щетиной падали с его лица на пол и на кирзовые сапоги.

— Ты же знаешь, что я его и дома никогда не любил, — ответил братушка.

— Так то же дома.

— И вообще я уже под завязку.

— Ну, как знаешь…

Еще бы, для них припасла она этот мед! Когда колхоз, эвакуируясь из хутора, впопыхах бросил за Доном пасеку, она сама съездила туда на лодке с тачкой, сама накачала там из ульев мед и привезла на тачке два пятидесятилитровых бидона. Но пусть, пусть едят! Теперь Шурка уже, должно быть, успел добежать до своего отца — до Павла. Деревянной ложкой она разливала по сковородкам тесто и слушала, как они за блинами обсуждают между собой, как им поступить с другим ее сыном, который лежал на кровати, прикрученный веревками, с кляпом во рту.

Уже и в меду они лениво побалтывали блинами. Первым отчалил от чашки их командир и, отодвигаясь от стола со стулом, закинув ногу на ногу, закурил папиросу. За ним тот, что с усиками, сперва отпустил дырки на три ремень, а потом прислонился спиной к стене, и глаза его, как два черных жучка, дремотно спрятались в веках. И только скуластому, с лицом, как подсолнух, все было мало. Уже и деревянная ложка Варвары скребла по дну макитры, дочерпывая остатки жижи, а он все приговаривал:

— Жарь, хозяйка, жарь! Люблю полицайские блины.

Она не выдержала:

— Ты хучь бы дитю оставил.

Он сразу перестал есть, прихлопнув рот ладонью, и круглое лицо его вдруг стало по-ребячьи виноватым. Он смущенно крякнул:

— Чего же ты, дура, раньше мне не сказала!

Тогда она испугалась: а вдруг он и вправду перестанет есть, а это совсем не входило в ее расчеты. Вон и командир уже докуривает свою папиросу и, покачивая ногой, все чаще прицеливается взглядом к Жорке.

— Да нет, тут еще много. Ешь, ешь, я еще заболтаю, поспешила Варвара успокоить круглолицего.

И черт ее дернул за язык. Не могла до конца стерпеть, видя, как он отправляет к себе в рот один блин за другим, как будто он пришел в гости к своей родной теще.

— Нет уж, хватит, — сказал он, положив на край стола большие руки. И выразительно подмигнул ей карим глазом. — Вот если бы теперь у тебя и кое-что другое нашлось!..

И тут же глаза у него, округляясь сразу сделались изумленно веселыми, увидев, как она с мгновенной готовностью пошарила рукой в простенке у печи и метнула оттуда на стол целую четверть красного виноградного вина. Она выкопала ее сегодня в углу сада по случаю масленицы и спрятала от Жорки до прихода Павла — иначе эта четверть была бы уже порожней.

Круглолицый так и ахнул:

— Вот это да! Свое?

Она не без гордости подтвердила:

— Свое.

С недоверчивым восхищением он, как ребенка, пестовал четверть в руках, прищурив глаз, смотрел сквозь багровое, как вечерняя заря над Доном, вино на свет и даже понюхал горлышко, пошевеливая ноздрями. И вдруг скомандовал Варваре таким громким голосом, что черноусый вздрогнул и проснулся, вылупив глазки.

— Стаканы!

Четыре стакана стояли уже на столе. Но только круглолицый взялся за деревянную затычку, которой была закупорена четверть, как другая большая рука легла на его руку.

— Сейчас не время. Потом. После, — сказал командир разведки.

— С собой, товарищ лейтенант, нам ее несподручно будет нести, — жалобно сказал круглолицый.

— Ничего, разольем по фляжкам.

— Да тут, товарищ лейтенант, его и всего по три стакана на брата.

— Я, кажется, уже сказал, что сейчас не время.

И командир разведки поднялся со стула, оглаживая ремень пальцем. У Варвары деревянная ложка выскользнула из руки и шлепнулась на дно макитры. Как бы ни старалась она отдалить эту минуту, она должна была наступить. Командир докурил свою папиросу. Круглолицый наелся блинов. Черный с усиками успел вздремнуть и уже проснулся. Добрился и братушка Павловой бритвой. Стоя у трюмо и по очереди надувая щеки, он слизывал с них лезвием последние щетинки. Наступило Жоркино время.

* * *

Подойдя к нему, русский командир снова дотронулся носком валенка до пустой бутылки из-под шнапса.

— Так что же теперь нам с ним делать?.. По данным Смерша, самый палач — его братеня.

Тот, что с усиками, тоже остановился у изголовья Жорки.

— Эх, жаль не застали его! Он как раз на шахте Красина и лютовал. Живыми людей в ствол