У входа на эстакаду они расстались.
31
Греков уже пошел было домой, чтобы после бессонной ночи поспать хотя бы три-четыре часа, но его окликнули:
– Василий Гаврилович! Товарищ Греков!
Оглядываясь, он никого поблизости не увидел и уже хотел было согласиться с тем, что ему почудилось.
– Да это же я. Взгляните наверх.
Лишь после этого подняв голову, Греков увидел над собой ковбойскую рубашку Федора Сорокина, который спускался по железной лесенке с крана.
– Вас-то мне и нужно, – спрыгивая с послед-V ней ступеньки, заявил Федор.
Греков с завистью проводил глазами Автономова, который все дальше спускался с откоса к поселку. Шел он чуть откинув корпус, походка у него была все такая же, как всегда, уверенная.
– Ты кто, Федор, крановщик или секретарь комитета комсомола? – не очень ласково спросил Греков, зная, что отделаться от него теперь будет не так-то просто.
Федор тоже ответил с подчеркнутой официальностью:
– Секретарь комитета комсомола, товарищ начальник политотдела, иногда приходится быть и крановщиком, и бетонщиком, и монтажником.
– И в три часа ночи?
– И в три ночи.
– Ты к Игорю Матвееву лазил на кран? – взяв его за плечо и отводя с рельсов, спросил Греков.
Федор вывернул свое плечо из-под его руки.
– Матвеев и без меня обойдется. У него все в ажуре.
– А к кому же?
– К Звереву, – сухо сказал Федор. – Я ему там, – он повел подбородком вверх, – такую баню закатил, что он теперь сидит мокрый как мышь. И этого для него еще мало – вляпался в эту историю…
– В какую историю?
Федор недоверчиво посмотрел на Грекова.
– В политотдел еще не простучали?
– Никто не стучал.
Федор вздохнул с явным облегчением.
– Значит, ей все-таки удалось уговорить Гамзина.
– При чем здесь Гамзин?
– Вы же знаете, что он не может Черновой ни в чем отказать. Втюрился в нее, плешивый дурак.
– Он все-таки начальник центрального района стройки.
– В том-то и беда. А мне теперь расхлебывать. Вот я и попросил Чернову повлиять на него, чтобы он не давал этой записке хода. Она, конечно, по своей гордыне сперва отказалась, но. я решил подключить Игоря.
Греков пригрозил:
– Если ты не прекратишь перескакивать с одного на другое, я не буду слушать и уйду. Сперва говорил о Вадиме, потом о какой-то записке, теперь о Черновой, Игоре и Гамзине.
– Так она же и попала прямо к нему! – вибрирующим голосом вскричал Федор. – После того как этот пахан потерся около Вадима, записка исчезла у него из кармана и очутилась у Гамзина.
– Ну вот, теперь еще появился какой-то пахан. Вот что, иди поспи, и мне надо час-другой вздремнуть, а потом придешь в политотдел и…
Увидев, что Греков уже поворачивается, чтобы уйти, Федор Сорокин взмолился:
– Нет, Василий Гаврилович, это откладывать нельзя. После того как все завертится, уже поздно будет. – Теперь уже он взял Грекова за локоть и отвел от рельсов, по которым двигался с бетонного завода мотопоезд с бадьями, заполненными жидким бетоном. – Вы же сами ходили к Автономову, чтобы Молчанова перевели в центральный район.
– Ты, Федор, уже и в политотдел прямой провод дотянул. Я еще до Солодовой доберусь. Я знаю, что с твоего ведома Чернова ходила к Автономову.
– Нет, Василий Гаврилович, это ей самой взбрело, но я, конечно, знал, – горячо сказал Федор. – А вот то, что Вадим взялся передать записку Молчанова его невесте, к сожалению, от меня скрыли. И за это я еще вытащу Вадима на комитет. Конечно, записка безобидная, но факт налицо. Явное нарушение закона. А пахан, должно быть, подстерег, как Молчанов с Вадимом договаривались в прорабской во время пересмены, и записка оказалась у него. От него и перекочевала к Гамзину. – Опережая вопрос Грекова, он поспешил пояснить: – Этот ларчик с секретом. Пахан теперь считает, что Молчанов опять у него на поводке. Еще неизвестно, как ему удалось перевестись из правобережного в центральный район, и теперь он там всех ЗК к рукам прибирает. Вы уже должны были приметить его. Мозглявенький такой.
– Краснолицый?
