Тысячная гора. Видишь, это не так далеко, как ты думал.
— Но и не близко, Вилли, — возразил ему товарищ. Глаза его, сверля зеленую чашу, уперлись в ствол дерева, за которым лежал Чакан. Чакан врос в землю. Но взгляд немецкого танкиста скользнул дальше.
— Я уже заметил, Бертольд, что ты принадлежишь к числу маловеров, — говорил высокий. — Но это не моя фантазия: каждому, кто захочет поселиться на Кавказе, — двадцать пять гектаров земли.
Внезапно он выпрямился, его горбоносое лицо насторожилось. Посмотрев на товарища, он поднял палец. Случилось то, чего больше всего боялся Чакан, — в глубине лесополосы заржала лошадь. Он узнал голос серой кобылки. Тотчас же ей тихо отозвался красный жеребец.
Высокий танкист резко повернулся к ближнему танку, стоявшему с задраенными люками, что-то крикнул. Слегка подавшись назад, танк повел в прорези серой брони хоботком пулемета. Пули с шуршащим свистом порхнули над головой Чакана. Вторая очередь прошлась ниже. С мелкотой щепок, брызнувших от стволов деревьев, Чакана оросило слезинками древесного сока. Сверху обрушился дождь листьев.
Не дожидаясь третьей очереди, Чакан кинулся в чащу где ползком, а где перебегая на коленях.
Все лошади невредимо паслись за лесополосой. Только серая молодая кобылка лежала на земле, откинув голову. Над ней стоял красный жеребец. Темная строчка пулевых отверстий, прошив девственное подбрюшье кобылки, уходила под пах. Она еще жива была. Задняя нога ее подрагивала, дыхание пузырило в углах губ пену. И в ту самую секунду, когда она в последний раз судорожно вздохнула, а ее нога остановилась, волна дрожи с головы до ног одела жеребца, он оскалил зубы.
Тем временем из-за дальнего края лесополосы, из степи, стала бить по опушке, артиллерия. Снаряды, разрываясь, взвеяли над опушкой тучу перемешанной с землей листвы. Оба немецких танка бросились уходить к станице, виляя по пахотному полю. Султаны разрывов сопровождали их до самых белых домиков, но все же перед самой станицей танки успели нырнуть в балку. Стало тихо.
Из-за южной окраины лесополосы захрустел валежник, послышался вкрадчивый — по мягкой земле — перестук. Среди деревьев замелькали тени верховых. Чакан вздрогнул, услышав:
— А-а, ловко их защучили наши иптаповцы[1]. Посмотри, начштаба, как перепахали артиллеристы опушку.
— Как плугом, Сергей Ильич, — подтвердил другой голос.
— А тут этот дед с табуном. Сорвет, думаю, нам всю маскировку. Впору было ликвидировать его.
Чакан вышел из кустов. Опушку заполнили кавалеристы. Часть из них спешилась, часть была в седлах. Некоторые смотрели в бинокли на засоренное осотами поле пара между лесополосой и станицей. Старшим среди них был плотного сложения полковник с выпуклыми серыми глазами. Фуражку с красным околышем он снял, надев ее На луку седла, обнажив бритую, усеянную капельками пота голову. Он первый увидел Чакана.
— Так это ты тот самый дед, что нашу позицию немцам выдал? Что ты здесь делаешь? — спросил он сурово.
Но в светлых глазах полковника заметил Чакан искорки. Он приободрился.
— Табун отгоняю.
— Куда? — полковник изумленно вскинул светлые, как два пшеничных колоса, брови. — Из казаков? — он зорко взглянул на Чакана.
— Станицы Раздорской, — вытягиваясь, подтвердил Чакан.
— Где же твои лошади?
Чакан молча повернулся и пошел в глубь лесополосы.
Полковник, спрыгнув с лошади и разминая затекшие ноги, двинулся за ним. Следом потянулись и остальные.
Лошади при приближении чужих перестали щипать траву и, подняв головы, сбились в кучу. Лишь жеребец, не шелохнувшись, продолжал стоять над трупом серой кобылки.
— Как же ты не уберег ее? — останавливаясь перед ней, опечалился полковник. Подошли и другие, сгрудились вокруг мертвой лошади.
Чакан всхлипнул.
— Не уберег.
— А этот тоже хорош, — полковник залюбовался жеребцом, равнодушным к тому, что делали вокруг него люди. — Бабки-то, бабки! И эти пойдут под седло, — осмотрев других лошадей, одобрил он. — Сколько их всего?
— Было тридцать две головы, теперь, стало быть… — Чакан ладонью смахнул с глаз росу, — тридцать одна…
Полковник нашел глазами начальника штаба.
— Лошадей взять на учет.
Чакан возмутился:
— Я их не могу отдать.
— А куда же ты с ними? — искренне удивился полковник.
— У меня маршрут, — решительно сказал Чакан, нащупывая в кармане бумажку председателя колхоза.
— От танков не угонишь. Отрежут, и будет тебе маршрут.
— Я за них правлению расписку выдал.
Вокруг засмеялись:
— Веселый казачок.
— Всё, дед, на войну спишется.
Неожиданно полковник оказался другого мнения. Внимательно посмотрев на Чакана, он вдруг достал из планшета толстый красный карандаш, лист бумаги.
— И я тебе дам расписку. — Припав на колено и положив на него планшет, он стал медленно писать, вслух повторяя слова: — Мною, командиром… дивизии… полковником Рожковым, принято от табунщика колхоза…
— Имени Сталина… — заглядывая через его плечо, подсказал Чакан.
— …имени Сталина, — с выражением старательности на широком лице повторил полковник.
— С возвратом после войны, — косясь на его полковничьи знаки, добавил Чакан.
— Правильно, — поднимая голову, воскликнул полковник. — Задумывайся, что будет дальше. После войны нам и землю придется пахать, и зерно возить. — Расписываясь, он оглянулся на начальника штаба: — А печать у тебя с собой?
Порывшись в кармане, начальник штаба подал ему медно-желтый кружочек. Все с тем же выражением старательности на широком лице полковник приложил печать к расписке, протянул ее Чакану.
— Если буду жив, вдвое больше твоему колхозу верну лошадей. — Вставая, он отряхнул колено. — Трофейных.
Тут Чакан решился:
— У меня, товарищ полковник, сын тоже где-то здесь в кавалерии служит.
— Как фамилия?
— Чакан. Дмитрий Васильевич Чакан. Лейтенант.
— Найдем, — пообещал полковник. — А пока оставайся при мне. Пошли! — махнул он командирам.
И, бренча шпорами, ломая сучья, все опять гуськом стали выходить из лесополосы на опушку.
Солнце выше поднялось. Как будто ближе стали изломы встающей на юге горной цепи. Зыбкий свет скользил по облакам, набегавшим на их вершины. По-прежнему пустынно было на заросшем осотом поле пара и среди домиков станицы.
— Удивительная до неправдоподобия тишина, — сказал полковнику начальник штаба.
Приподнимаясь на носках, полковник вытягивал шею. Глаза его что-то искали в улочках станицы.
