— Живого?
— В вытрезвитель отвезли, — радостно доложил лейтенант. — Выполняем месячный план.
Он не столько услышал, сколько почувствовал, как начальник его усмехнулся.
— До плана нам как раз и не хватало одного.
Не успев положить трубку на аппарат, лейтенант услышал, как на улице резко завизжали тормоза. Посуровев лицом, хотел уже выглянуть в окно, но дверь райотдела наотмашь откинулась и на пороге вырос парень с желтым чубом. Молча он протянул к лейтенанту обе руки.
Лейтенант нахмурился.
— Тебе что, давно уже не стригли твой чуб?
Парень посмотрел на него такими глазами, что рука лейтенанта потянулась к кобуре.
— Лучше защелкни меня, пока я не убежал, — хриплым голосом сказал парень с пшеничным чубом. — Только что под Раздорской я сразу троих угробил.
Опытный лейтенант понял, что он не врет, но счел необходимым пояснить:
— Если с повинной, можно и без наручников обойтись.
Парень шагнул к нему.
— Я не с повинной, лейтенант. Защелкни от греха.
Лейтенант взглянул в его почти белесые глаза и, больше ни слова не говоря, стал отмыкать сейф. «Вот тебе и без ЧП», — подумал он. Хорошенькой новостью предстояло ему теперь обрадовать начальника райотдела.
Всю ночь зареванная Шелоро, к которой Макарьевна привела приехавшую из-за Волги цыганку, не давала Егору заснуть. За целый месяц ему едва удалось вырваться с отделения домой в надежде выкупаться не под самодельным полудохлым душем, а в настоящей ванне, но получилось так, что в его отсутствие и в ванной, оказывается, распаялся титан, и даже ужина Шелоро на этот раз не приготовила к его приезду. Пришлось Егору доедать вчерашний борщ и, как в дремучие времена, купаться, поливая себя из корца водой, нагретой в кастрюле на плите.
Но, когда он все же остался вдвоем с Шелоро и она стала все-все по порядку рассказывать ему про приезжую цыганочку, которую Макарьевна привела к ней с собой, у него вскоре сон как рукой сняло. Он даже на кровати сел, свесив ноги на холодный крашеный пол.
— А когда потом довели ее под руки с кладбища, сразу рухнула в зале на диван и до сих пор спит. Не слыхала даже, как мы с Макарьевной раздевали ее. Что-то теперь будет, Егор? — давясь слезами, спросила Шелоро.
И еще не раз за ночь она, не смыкавшая глаз, будила его все одним и тем же вопросом:
— Что будет?
Но, когда уже на границе рассвета, начинавшего точиться из степи в окна, она наконец выбилась из сил, Егор сам разбудил ее:
— А про него ты сдуру не рассказала ей?
Шелоро испугалась:
— Что ты, Егор?!
— И Макарьевна?
— Она сама мне сказала, что человека и радостью можно убить.
— Значит, еще не совсем выжила из ума. Но еще неизвестно, какая эту цыганочку ожидает радость впереди, — помолчав, сказал Егор.
Приподнимаясь с подушки на локте, Шелоро заглянула ему в глаза.
— Где, Егор?
— Как будто сама не знаешь, где его теперь надо искать. Если только он оттуда еще не убег.
Шелоро перекрестилась.
— Не приведи господь.
— Пока к нему память не вернется, от него все можно ожидать.
Шелоро еще тревожнее спросила:
— А чью же он тогда в кукурузе подкову нашел?
— Далась вам, бабам, эта подкова. Смолоду я, бывало, и сам приводил к нему ковать лошадей. Лучше его среди цыган на всю степь не было кузнеца. И то, что Ваня был на него похож, вы сами же и захотели себе в голову вбить.
Шелоро опустилась на подушку.
— Ты у меня умный, Егор.
— Только смотрите, чтобы никакое радио до нее не дошло, пока я не надумаю чего-нибудь. И этой самогонщице скажи, что если пробрешется, то я и ее, и заодно тебя батогом запорю.
Шелоро придвинулась к нему, часто задышав.
— Надумай, Егорушка, ты обязательно надумаешь чего-нибудь. Дай я поцелую тебя, а потом, если хочешь, можешь до смерти меня запороть.
Как всегда по субботам, генерал Стрепетов не на своей новой «Волге» с водителем, а сам за рулем старенького «виллиса» объезжал конезавод. То и дело навстречу ему попадались грузовые машины с копнами только что убранной кукурузы. Знакомый генералу начальник Новочеркасского училища связи и на этот раз не поскупился прислать на конезавод на уборку этой «королевы полей» целый взвод курсантов.
По знаку генерала встречная машина с прицепом притормозила, и рыжий старший сержант, выпрыгнув из нее, побежал было вперед по дороге к «виллису», но генерал, не дожидаясь, сам отрулил назад. В кабине грузовой машины сидел за рулем молодой курсант. То ли от природы был он черный как грач, то ли успел уже так загореть на дорогах в табунной степи. Жестом упреждая старшего сержанта, который поднял к пилотке для рапорта руку, генерал поинтересовался:
— Сколько еще убирать?
— К вечеру в третьем отделении полностью закончим, товарищ генерал-майор, и…
— Перейдете на первое, — прерывая его, договорил генерал Стрепетов.
Рыжий старшина деликатно ответил:
— В ночь, товарищ генерал-майор, нам уже надо сниматься в город.
— Ты что, службы не знаешь?! Я, кажется, ясно сказал.
— Так точно, товарищ генерал-майор. Но приказ начальника училища…
— А кукуруза, значит, пусть останется на корню зимовать?
— Мы понимаем, и если начальник нашего училища прикажет, товарищ генерал-майор…
— Я уже сорок лет генерал-майор. Ладно, мне не меньше твоего известно, что такое непосредственного начальника приказ. Думаешь, не знаю, что сегодня у вас последний день. — Достав из кармана кителя, генерал Стрепетов протянул старшине конверт. — Передашь Андрею Николаевичу мою благодарность за помощь. Без вас нам бы с этой «королевой» до морозов сражаться, а теперь мы как- нибудь и своими силами справимся с ней. — И, повышая голос, генерал спросил через дорогу смуглого курсанта, который сидел за рулем машины. — Я вижу, у тебя уже пять звездочек на борту?
Выскакивая из машины, курсант козырнул:
— Так точно. Но к вечеру уже будет шестьсот тонн.
Внимательно вглядываясь в него, генерал Стрепетов спросил:
— Где это я раньше мог видеть тебя?
Курсант застенчиво покраснел:
— Я местный…
Рыжеусый старшина добавил:
— Сын вашего табунщика Романова, товарищ генерал…
— Вот-вот, смотрю, лицо знакомое, а вспомнить никак не могу. Значит, и эти звездочки ты заработал на отделении у своего отца? Ну что же, до будущего года, курсант Романов.
— В будущем здесь уже будут другие убирать, — ответил курсант. — Наш курс выпускной.
Генерал Стрепетов удивился:
