— А ты к кому же в наш хутор? — внимательно оглядывая Настю с головы до ног, спросил у нее табунщик. — К родственникам или в гости?
— К родственникам, — ответила Настя.
Приглядываясь к ней, табунщик усомнился:
— У нас в хуторе вроде цыганей нет. Один завелся было на развод, и того в одночасье как ветром сдуло.
Настя весело возразила ему:
— Это вы просто, дедушка, не знаете. Есть в вашем хуторе и цыгане.
Старый табунщик не на шутку обиделся, и даже небольшие седые усы у него приподнялись над желтыми зубами.
— Как это я могу не знать, если я тут от самого пупка живу. — Вдруг его осенила догадкам — Так это же у тебя, должно быть, какой-ся из военных. Их у нас сейчас понапихано полный хутор.
— Из военных, дедушка, из военных, — с готовностью подхватила Настя, обрадованная тем, что, оказалось, солгала она этому табунщику только наполовину. Из того же прочитанного ею письма этой женщине к Будулаю знала она, что его сын Ваня пошел учиться по военной части, а ведь она, Настя, как- никак была ему не чужой.
— Ну тогда другое дело, — сказал табунщик.
Так он ей и поверил. Медленно поворачиваясь в седле всем корпусом, он провожал Настю взглядом, пока она не скрылась за поворотом дороги, огибающей нависшую над хутором глиняную кручу. Ни единому слову этой молодой цыганки он, конечно, не поверил. Пусть она поищет простачков где-нибудь в другом месте, а он, слава богу, уже седьмой десяток разменял. Если судить по одежде и вообще по наружному виду, эта молодая цыганочка вполне может за какую-нибудь образованную врачиху или же за агрономшу сойти, но это еще ничего не значит. А ее драгоценные родичи последнее время что-то опять стали по степям шуровать и колхозных лошадей щупать. И очень может быть, что вот таких молодых да красивых цыганок они как раз и высылают вперёд на разведку, чтобы те заранее прицелились, где что лежит и где кони стоят. Не миновать, пожалуй, на эти две-три ночи переселиться от старухи в каморку при конюшне, да и ей приказать, чтобы на ночь не бросала незамкнутыми курей. На теперешних колхозных сторожей, особенно после того, как у каждого в погребе уже отыграло свое вино, надежда плохая. И от председателя надо завтра же потребовать, чтобы натянули наконец хотя бы какую-нибудь железную сетку вокруг конского двора, сколько же еще можно напоминать. От вора, понятно, не может быть запора, но все же. С цыганами шутки плохи. Раз им опять приспичило кочевать, то надо же им свой транспорт иметь.
И, окидывая обеспокоенным взглядом поднимающийся в гору табун, он невольно поискал среди лошадей Грома. Нет, Гром, как всегда, шел на своем месте впереди табуна.
Во всяком случае, стоит ему там в степи, на вольном воздухе, пока лошади будут на последней отаве пастись, все это как следует обдумать. Ничего хорошего эта встреча с молодой красивой цыганкой, разнаряжениой как какая-нибудь городская краля, не могла предвещать.
Уже на окраине хутора, перед птичником, встретились Насте две женщины в белых халатах. Та из них, что была постарше, внимательно взглянула на нее и даже посмотрела вслед, провожая глазами. Но все это Настя лишь косвенным зрением отметила про себя и тут же забыла об этом, потому что она уже увидела большую братскую могилу в проеме улицы, которая, разрезая хутор надвое, выходила к Дону.
Как и над многими другими такими могилами, которые Насте до этого не раз приходилось видеть в других местах, над этой бронзовый солдат тоже, преклонив колено, приспускал к земле тяжелое знамя. Но то ли потому, что на приспущенном крыле этого бронзового знамени еще оставался отблеск задонской зари, то ли потому, что из-за плеча солдата почти, такими же складками переливался потревоженный утренним ветром Дон, сердце у Насти вдруг затосковало так, как никогда еще в жизни.
Откочевали последние тракторы из осенней степи. Черно зияла развороченная ими земля. Грачи выбирали червей из холодеющих борозд свежей зяби.
Невесело в это время на дороге, рассекающей почти совсем безмолвную и безлюдную степь. А этим старым военным картам все еще не видно конца. И то и дело выплывающих впереди из-под траурной пыльной кромки могил твоих товарищей уже нанизалось на дорогу столько, что ты уже как будто несешь их на своем плече, и все ниже клонит тебя к земле этот груз. Но и остановиться нельзя. И все больше растет твоя перед ними вина, что не ты, а они остались лежать под тяжелыми плитами и под совсем малоприметными бугорками земли в стылой степи. Хоть ты перед ними и не виновен ни в чем.
Все так же о чем-то шепчется с дорогой колесо мотоцикла, поскрипывает седло, и сбоку, чуть наискось, неотступно скользит по-беркутиному сгорбленная тень.
Вот так недолго и пропустить тот момент, когда вдруг прямо поперек твоего пути вырастет будто из- под земли человек, и едва успеть надавить на тормозную педаль, когда он что-то закричит и нелепо, суматошно замашет перед тобой руками.
Сперва Будулай подумал, что это какой-нибудь дорожный ремонтер показывает ему объезд. Тем более что нечто похожее на красный лоскут трепыхнулось у него в руке. Должно быть, поставили на дороге предупредить, что впереди подломился мостик или же что-нибудь другое преградило путь. И только тогда убедился в своей ошибке Будулай, когда этот совсем маленького роста человек в картузе вдруг проворно вспрыгнул сзади него на багажник мотоцикла и обжег его ухо цыганской скороговоркой:
— Налево, рома, сварачивай и спускайся прямо в овраг. Там уже все наши собрались.
Недоумевающий Будулай хотел было тут же нажать на тормоз и объяснить этому неожиданному провожатому, что произошла явная ошибка, он меньше всего рассчитывал теперь на встречу с какими- нибудь цыганами, но провожатый не дал ему открыть рта, восторженно сообщив:
— И Тамила уже приехала на своей новой «Волге». Она, когда опаздывают, шибко не любит.
А тут и тормозить уже было поздно, потому что сразу же, налево от дороги, и начался спуск в тот самый овраг, о котором упомянул его неожиданный провожатый. Такой крутой, почти отлогий спуск, что и на педаль тормоза было бы бесполезно нажимать. И такое зрелище сразу распахнулось перед взором Будулая на дне этого оврага, что он сразу же забыл о своем провожатом. Впрочем, стоило Будулаю лишь притормозить на дне оврага, как этот маленький цыганок тут же и спрыгнул из-за его спины с мотоцикла, куда-то бесследно исчез. Больше Будулай так и не видел его.
Весь этот большой и невидимый от дороги овраг, укрытый от взоров зелеными волнами шиповника, был заставлен повозками с цветными брезентовыми шатрами, похлопывающими под ветром, и без всяких шатров и бурлил людьми, одетыми так, что их нельзя было бы спутать ни с какими другими людьми: это были цыгане. Давно уже не приходилось видеть Будулаю, чтобы сразу столько их собралось в одном месте. Десятки, а может быть, и сотни выпряженных из телег и стреноженных лошадей разбрелись по оврагу, поросшему по обе стороны ручья курчавой и еще зеленой травой. Но и мотоциклы стояли между этими цыганскими бричками, и даже несколько «Москвичей» и «Побед» затесались между ними. И этого оказалось достаточно, чтобы к чистому конскому запаху, к аромату травы и овражной сырости уже примешалась какая-то едкая горечь.
Теперь только начал догадываться Будулай, что он, кажется, на большой цыганский совет попал, подобный тому, какие ему приходилось видеть в детстве. Обычно тогда со всей окружной степи съезжались цыгане в одно место, чтобы посовещаться и решить, как им дальше жить: как получше приспособиться к обстоятельствам быстро меняющегося времени и успешнее уходить от его законов. И помнилось Будулаю, как тогда его родители, собираясь на этот совет, и сами одевались во все наилучшее, и детей своих, несмотря на нищету, одевали так, чтобы их не стыдно было показать своим близким и дальним родичам. Бывало, еще за месяц и за два месяца мать, шнырявшая по вокзалам, по базарам и дворам, начинала брать с людей в оплату за свое гадание не деньгами, а детскими платьицами, штанишками и обувкой и потом кроила и перешивала все это у костра перед шатром до поздней ночи. В то время как отец перековывал лошадей, выделывал шкуры, выкраивал и шил из них седла, уздечки и прочую сбрую. И откармливать своих лошадей он начинал чуть не за полгода до этого, купал и чистил их так, что шкура у них начинала лосниться, а гривы и хвосты хоть косами заплетай. Чем же еще и похвалиться было цыгану перед своими соплеменниками, если не лошадьми.
И, вероятно, какая-то важная теперь причина собрала всех этих цыган и цыганок в овраге, потому что
