Код фортуны

неумный, молчаливый, затесался в их компанию и остался в ней?

Их многих удивлявшая дружба зародилась еще в университете, на первом курсе. Удивлявшая, потому что лишь черт знает, что их связывало – троих похожих мыслями, поступками, характерами и его – замкнутого домоседа. Почему не рвалась та странная дружба, почему с ним, самым незаметным, серым и неинтересным, так носились его приятели? Почему не бросили, как неудобный чемодан без ручки? Загадка. Кто-то остроумный прозвал их «Д’Артаньян и три мушкетера». Д’Артаньяном был он, хотя ему совершенно не соответствовал этот образ. Впрочем, и друзья его никак не походили на благородных мушкетеров.

Раскол в их дружбу внесла она, выбравшая из их четверки Петра. Хотя они все четверо, включая даже флегматичного Виктора, желали ее. Что уж говорить о нем… Конечно, заинтересовать ее он не мог – у него не было ни остроумия Петра, ни его красоты. Он был невысок, худ до костей, сутул. Одежда, даже сшитая на заказ, болталась на нем, как на вешалке. А друзья беззлобно в шутку советовали ему не вынимать по утрам из свитеров «плечики», потому что его собственные плечи были такими узкими и покатыми, что, казалось, и не было их вовсе и длинные нескладные руки росли прямо из шеи.

С того дня, когда он увидел ее, он будто сошел с ума. Бессонными ночами метался в лихорадке на влажных, липнувших к телу простынях, погружаясь в обрывочные сны и тут же из них выныривая. А днем, как подросток, выводил ее имя маркером на стеклах ее подъезда, писал неровные стихи со скачущими строчками и неотесанными рифмами, подкладывал открытки без подписи в почтовый ящик, следовал за ней на расстоянии и, прячась, как шпион, за встречающиеся на пути деревья и киоски, наблюдал за ней. Худел, бледнел, страдал, ни на что не надеялся.

А она делала вид, будто ничего не происходит. Отмывала исписанные синим маркером стекла в подъезде, выкидывала в корзину для рекламных листовок открытки, выносила в мусор уже завядшие на следующий день розы с переломленными стеблями, а по улице шла уверенным быстрым шагом и никогда не оглядывалась.

Но, конечно, обо всем догадывалась. Надо отдать ей должное – о происходящем она не сообщала Петру. Предпочла не вносить разлад в «мужскую дружбу», а разобраться во всем сама.

Однажды он, как часто бывало, тайной тенью сопровождал ее. Девушка шла уверенно, высоко подняв подбородок. Ее светлые волосы колыхались в такт ее шагам, а полы черного плаща развевались на ветру. Он же шел торопливо, но вместе с тем крадучись, приковав взгляд к резко выделяющимся на черном фоне волосам. И, немного расслабившись оттого, что она не оглядывалась, перестал прятаться. Она уже почти приблизилась к метро, как вдруг резко развернулась и уверенным шагом направилась прямо к нему.

– Прекрати! – сказала она вместо приветствия. – Ты ведешь себя как глупый мальчишка.

Он стушевался и промямлил в оправдание, что вообще не понимает, о чем речь, что на самом деле их встреча у метро – случайна. Что он увидел ее и собирался догнать, чтобы поздороваться.

– Вранье, – поморщилась она и вздернула подбородок. Вышло это так заносчиво, что он почувствовал себя раздавленным. – Не глупи! Я пока ничего не рассказала Петру, давала тебе шанс одуматься, но, если это будет продолжаться и дальше, мне придется внести диссонанс в вашу дружбу.

Он вяло пообещал, что больше такое не повторится. Хотя ничего страшного нет в его скромном проявлении симпатии.

– Симпатии, – передразнила она его и скривила губы в снисходительной усмешке.

Если бы она не усмехнулась тогда так, может, все сложилось бы по-другому. Но он не смог забыть и простить ей ни высокомерно вздернутого подбородка, ни скривившихся в усмешке вожделенных губ, ни жалости в ее холодных глазах. Сама того не зная, тем самым она подписала себе приговор. И даже не могла представить, что самым вероломным окажется ее любимый Петр, которого она так старалась не вмешивать в свои трудности…

V

Лиза долго не могла уснуть. Школьное происшествие настолько сильно подействовало на нее, что девочка, лежа в кровати и обнимая своего плюшевого медведя, еще немного поплакала. Сумерки заретушировали серым многоцветную радость от дневного похода с папой в кафе и вновь напитали ее тревогой и грустью.

Лиза вспоминала сорванную контрольную и с ужасом думала о том, что мало того, что сама получит неудовлетворительную отметку, так еще и ее одноклассники пострадали по ее вине, а завтра Валентина Ивановна при всех отругает Лизу, как ругала классного хулигана и задиру Пашку Соловьева. Девочка в красках рисовала себе сцену наказания и еще крепче прижимала к себе медвежонка. Единственный выход, который ей поначалу показался разумным, – сказаться больной и не идти в школу. Но потом девочка подумала, что рано или поздно на уроки придется возвращаться, да и не хочет она вновь попасть на обучение на дому. Лиза уже проходила через это и еще не забыла горький привкус одиночества и зависти к девочкам, которые могли свободно ходить в школу, друг к другу в гости, щебетать, играть вместе, делиться секретами, радостями и огорчениями. Еще чего доброго, папочка, испугавшись того, что его любимая дочь вновь заболела, попросит доктора запретить ей ходить в школу. Нет, Лиза не может допустить этого! Еще немного покрутившись в кровати, Лиза решила, что правильней всего прийти завтра и попросить прощения у Валентины Ивановны за сорванный финал контрольной работы. Такое решение несколько приободрило ее, и она даже улыбнулась сквозь слезы.

– А ты как думаешь, Тэдди? – обратилась Лиза к своему плюшевому другу. Медвежонок промолчал, и девочка решила, что молчание – это знак согласия.

Потом она стала думать о том, где и как могла потерять свою волшебную ручку. И ей опять стало грустно, ведь ручку она ценила не столько из-за вида волшебной палочки, сколько потому, что ее подарил Лизе отец. Папа, конечно, узнав, что послужило причиной расстройства дочери, засмеялся и сказал, что потеря ручки – это пустяк и он купит ей две или три таких же взамен утраченной. Лиза тогда обрадовалась, но сейчас думала о том, что не могла потерять ручку. Она была аккуратной девочкой, собранной и внимательной. Письменные принадлежности убирала в пенал после каждого урока, а пенал – в портфель. Вот и волшебную ручку, Лиза вспомнила, после диктанта бережно спрятала.

А может, ее украли? Девочка так и подскочила на кровати от ужасной догадки. В классе уже бывали подобные пропажи, которые списывались на случайности. Ну кто не терял ластики, карандаши и другие школьные принадлежности? Только вот любопытно было то, что «терялись» вещи особенные, интересные, привлекательные. Не просто серый безликий ластик, а яркий, с картинками, привезенный из Америки, такой, который не купишь в местном магазине канцтоваров. А недавно одноклассница Лизы Валя Зотова потеряла шифоновый шарфик, который тайком взяла у мамы. Шарфик был небесной красоты в прямом смысле слова – нежно-голубой, как весеннее небо, полупрозрачный и легкий. Валя вытащила его из портфеля в школьном туалете, повязала на шею возле зеркала и модничала целых два урока. Девочки в классе восхищенно вздыхали, просили потрогать чудо и, получив разрешение, несмело гладили паутинную ткань с таким трепетом, будто прикасались к святыне. На третьем уроке учительница попросила Валю снять вещь и убрать ее в портфель, так как она отвлекала других учениц от уроков. Девочка так и сделала, а после четвертого урока обнаружила, что шарфик исчез.

Или вот позавчерашний случай с пропажей у Тани Соболевой альбома с вкладышами от жевательной резинки. Собирать вкладыши было интересно, одноклассницы ими постоянно обменивались. У Лизы тоже имелась своя коллекция картинок, правда, очень скромная, а уж если сравнивать с коллекцией Тани, так и вовсе скудная. Вкладышей у Соболевой было столько, что для них даже пришлось купить специальный альбом. Позавчера после первого урока Таня вновь гордо выложила на парту свое сокровище и, как обычно, собрала вокруг восхищенных одноклассников и одноклассниц, которые с трепетом и любопытством разглядывали и старые фантики, и новые. Казалось, не существовало ни одного вкладыша, которого бы не было у Соболевой. Как ей удалось собрать такую огромную коллекцию – не знал никто. Когда все налюбовались вкладышами, девочка убрала альбом в портфель. А после уроков вдруг выяснилось, что сокровище исчезло. Горе Тани нельзя было передать словами. Некоторые особо чувствительные девочки тоже расплакались за компанию с нею. А Лизина подруга Ира Степанова сочувственно обнимала Таню за дрожащие плечи и, сжимая в узкую полоску тонкие губы, метала гневные взгляды в сторону хихикающих в сторонке мальчишек.

– Кто-то из вас и взял альбом! – первой высказала Ирина страшную догадку. Толпившиеся вокруг безутешной Соболевой девочки испуганно ахнули, а Ира метнула в сторону мальчишек еще один