сказать, лишь отрицательно потрясла головой и разревелась еще больше.
– Саш, я не сержусь на тебя, ну что ты? Дурашка, в самом деле... Не плачь. Сашка-промокашка.
Он осторожно коснулся моих волос, но, словно опомнившись, отдернул руку и похлопал меня по плечу.
– Успокойся. Нам надо еще в аптеку зайти: врач обезболивающее выписал.
– Зайдем, – кивнула я, вытирая слезы.
В общежитие вернулись мы не на такси, а на автобусе: травмпункт оказался всего в двух остановках от института. Всю короткую дорогу мы промолчали, обменялись лишь какими-то незначительными репликами. А когда поднялись на наш этаж, Тим сказал, что рука у него почти не болит, но после анальгетиков ему хочется спать.
– Да, понимаю. Тебе действительно надо отдохнуть, – рассеянно отозвалась я.
– Час, не больше, – добавил он, будто извиняясь передо мной. – У нас вечером с ребятами репетиция перед завтрашним концертом.
– Куда тебе на репетицию! – возмутилась я. – Спи! Отдыхай!
– Еще успею отоспаться – на том свете, – отшутился Тим. И, неожиданно взяв меня пальцами за подбородок, приподнял мое лицо и серьезно сказал: – Не вздумай плакать.
– Не буду.
– Обещаешь?
– Да, да. Иди уже, спи. Я позже зайду, узнаю, как ты. Можно? – набралась я наглости.
– Буду рад.
И мы разошлись по нашим комнатам.
Но я вернулась к себе лишь за тем, чтобы взять сигареты, после чего отправилась на кухню. Кто-то добрый уже успел убрать последствия нашей «катастрофы»: поднял с пола сковороду, выкинул так и не приготовленный, но наверняка уже к этому времени завядший нарезанный картофель и оттер от масла пол. Я выкурила одну или две сигареты, думая о случившемся и не зная, как теперь вести себя с Тимом. Но решение пришло.
Я спрыгнула с подоконника, не без труда открыла заедающее окно, чтобы проветрить кухню от сигаретного дыма, и отправилась вновь в свою комнату – за картошкой.
Спустя сорок минут, держа в одной руке накрытое тарелкой блюдо с горячим жареным картофелем, я робко стучала в дверь комнаты Тима.
– Открыто! – раздалось из-за двери с некоторым опозданием.
Я переступила порог и с любопытством огляделась. Тим был один, а не с соседями, как я предполагала. И это приободрило меня: не хотелось нарваться на шутки и недвусмысленные намеки его приятелей. Когда я вошла, он сел на кровати и торопливо пригладил ладонью взъерошенные со сна волосы.
– Я тебя разбудила?
– Нет, нет, уже проснулся, – заверил меня Тим нарочито бодро, хотя выглядел заспанным.
– Я думала, ты не один. Где твои соседи?
– Иван уехал, Виталий на свидании. Вернется не скоро. Ты располагайся, не стесняйся!
Я оглянулась в поисках стула и, не найдя его, присела на краешек застеленной кровати напротив Тима.
– Уютно у вас, – соврала я.
Комната уютом не отличалась: выцветшие, как, впрочем, и в нашей комнате, обои, кое- где оторванные и свисающие неаккуратными клоками. Сваленные на пустой кровати книги с журналами и дисками. При более внимательном разглядывании обнаружился и стул, скрытый под наваленной на него одеждой. Стол возле окна был заставлен посудой, к счастью, вымытой.
– Да какой может быть уют в комнате, в которой живут три не озабоченных порядком парня? – засмеялся Тим, безошибочно разгадав мою невинную ложь.
Я улыбнулась, бросила на него короткий взгляд и смущенно отвела глаза.
– Я тебе обед принесла. Жареный картофель.
– Даже так? – удивился Тим. – Сашка, ты – чудо! Ну что ж, тогда давай обедать или, верней сказать, ужинать.
Обрадованная тем, что он так спокойно, без насмешек и отказов, принял мое «подношение», я вскочила на ноги и устремилась к столу. И пока Тим неловко пытался обуться в кроссовки и за-шнуровать их, расчистила на столе место для наших тарелок.
– Как рука? – тревожно спросила я, заметив, что он украдкой поглаживает забинтованную кисть и морщится. – Сильно болит?
– Ничего, пройдет. Играть, правда, не смогу. Но концерт отменять не стану, внесем кое-какие изменения. Думаю, ребята отлично справятся без третьей гитары.
– Тим...
– Да?
– Я извиниться хотела.
– Проехали, уже ведь сказал...
– Не только за это, – кивнула я на его больную руку. – Но и за все остальное. Ты был прав – и шнурки, и соль, и даже тараканы...
– И даже тараканы! – захохотал он. – Хотелось бы видеть, как ты их ловила!
Я сконфузилась и покраснела.
– Ну ладно, ладно, извинения принимаются. Картошку, кстати, ты готовишь вкусно!
– Но все же, наверное, не так, как ты.
– Как-нибудь попробуешь, – серьезно пообещал он и посмотрел на меня таким взглядом, что не оставалось сомнений в том, что обещание он сдержит.
И еще мне подумалось, что сейчас Тим приблизит ко мне свое лицо и, как в романах, поцелует. От волнения и предвкушения у меня онемел затылок, а кончики пальцев на руках наполнились пульсацией. Но наваждение развеял звонок лежащего на столе мобильника.
– Черт, репетиция! – спохватился Тим, мель-ком взглянув на высветившийся на экране номер и затем – на наручные часы на запястье левой руки.
– Иду уже, иду! – прокричал он кому-то в трубку. – Буду минут через десять-пятнадцать... Потом объясню, что случилось. Я, кстати, приду не один, а с девушкой... С моей девушкой, говорю!..
И он весело подмигнул мне.
– Ну что, Александра, пойдешь со мной? Хотя сомневаюсь в том, что тебе будет уютно и не скучно в компании пятерых парней, занятых лишь музыкой.
– Будет! – твердо заверила я его.
– Тогда пошли.
Репетировали они в арендованном старом подвале в доме на соседней улице. По дороге Тим успел немного рассказать о группе, которая носила название «Клан». Группу он собрал после того, как поступил в институт, но идея возникла еще во время службы в армии, где он и познакомился с одним из гитаристов. Барабанщик – длинноволосый бородач, которого я неоднократно встречала в нашем институте, был сокурсником Тима. Второй гитарист и рыжеволосый клавишник пришли в группу по объявлению.
– Они мои самые лучшие друзья, – не без гордости сказал Тим.
А я, понимающе улыбнувшись, добавила:
– Настоящий клан.
Мое появление в подвале в компании Тима было встречено одобрительным присвистом двух парней-гитаристов, улыбкой клавишника и обрадованной репликой барабанщика:
– Ну что, Тимыч, девчонка уломалась наконец-то, да?
Тим шикнул на него, но парень сделал вид, будто не услышал его, и обратился ко мне:
– Девушка, а знаете, что вы у Лазарина – первая? В смысле, первая, кого он на репетицию привел. Репетиция – слишком интимный процесс, как занятие любовью. И то, что он вас взял с собой, значит...
– Хватит языком трепать не по делу, – оборвал его Тим. – Времени мало, а дел много.
– Времени мало... – проворчал бородач, возвращаясь за барабанную установку. – Дык кто опоздал – ты или я? А вы, барышня, усаживайтесь поудобней и набирайтесь терпения: ближайшие пару часов Лазарин будет изменять вам с другой мадемуазель – музыкой. Его порок. Но во всем остальном он мировой парень, поверьте.
– Верю, – улыбнулась я, пристраиваясь в углу на тюке с каким-то тряпьем.
Во время репетиции до меня и правда никому не было дела. Но я не скучала, а наоборот, желала, чтобы репетиция не заканчивалась как можно дольше. Некоторые песни оказались мне знакомы, некоторые я слышала впервые.
– Скучаешь? – крикнул мне в короткую паузу Тим.
– Нет. Мне очень нравится.
– Надеюсь увидеть тебя завтра в группе поддержки!
– Обязательно!
– Сашка, специально для тебя!
И он исполнил «нерепертуарную» песню «Александра» из фильма «Москва слезам не верит».
После репетиции мы долго, не замечая стремительно тающего времени, гуляли по ночному городу. Ладонь в ладонь, плечо к плечу, согреваясь теплом друг друга в случайных и неслучайных прикосновениях. Сплетение широких и узких улиц в спонтанный маршрут, растрепанные ночным ветром волосы и спутанные мысли. Мы целовались с такой одержимостью, будто делали это не в первый, а в последний раз. Словно с рассветом мы превратимся в дым или растаем с первыми лучами солнца. Эта ночь была моей самой счастливой, самой чувственной, самой невинной и в то же время порочной.
Продрогнув от ночной прохлады и устав от долгой прогулки, мы зашли в теплое, пахнущее кофе и табаком нутро ночного кафе-бара и провели в разговорах остаток ночи.
Тим рассказывал о себе: о том, что в институт поступал уже после армии, в двадцать один год. О том, что его родителей уже нет в этом мире, но у него есть старшая сестра Юлия, с которой очень доверительные отношения. И пообещал когда-нибудь познакомить меня с ней. Еще он рассказывал о своей мечте – найти продюсера и выпустить диск. Но для этого придется перебираться в Москву. Не сейчас, позже, а пока он остается в городе, чтобы заработать на поездку. Я улыбалась Тиму и уверяла, что все его планы и мечты непременно сбудутся.
Но мечты разбивались о реальность.
После окончания института Тим, как и хотел, остался в городе и снял квартиру, где мы смогли жить вдвоем. Я продолжала учиться, а он работал. По профессии не пошел, устроился в магазин радиотехники на должность продавца, а вечером и по выходным выступал с группой в ресторанах и клубах, играя чужие устаревшие хиты, за которые щедро платила публика.
– Ну что это за работа – бренчать на гитаре в ночных барах! – заметила как-то моя мама, когда я приехала на выходные домой одна, без Тима. Она не была против наших отношений, Тим ей нравился. Но никак не могла примириться с тем, что он променял диплом хорошего
