план сработал. Крепенькие деревенские парнишки облепили Кирину «десятку» словно муравьи. И, недолго помучившись, вытолкали ее на ровную стежку. Потом подругам показали дорогу до поселка, которую они в темноте просто не приметили.
— А тут вполне можно жить, — заметила Кира, щедро одаривая всех пивом и даже не обращая внимания на то, что желающих выпить существенно больше, чем участвовавших в процедуре спасения ее машины. — Цены более чем гуманные. И местные ребята отзывчивые и славные.
— Мы сюда приехали не курортные романы крутить! У нас дело!
Это напоминание заставило Киру устыдиться своих суетных мыслей.
— Жихаревка? — казалось, удивился один из парней, когда подруги обратились к нему за разъяснениями маршрута. — Не знаю, вряд ли вы туда доберетесь.
— Почему? Потому что темно? Так мы до утра подождем.
— Нет, дело не в этом. Дороги туда нет.
— Как нет?
— Там уже, почитай, лет десять никто не живет, — сказал парень. — Даже летом. Электричества нет, дороги заросли. А сейчас после дождя там и вовсе не проехать.
— А в Покровке? Там тоже никто не живет? — упавшим голосом спросила Кира.
Но, к их радости, выяснилось, что в Покровке как раз дела обстоят неплохо. Еще один фермер — не такой крупный, как их собственный, но тоже достаточно работящий и предприимчивый, принялся разводить домашнюю птицу.
— Сначала цыплят бройлерных закупил, потом линию по производству яиц открыл. А теперь, когда все на ушах из-за птичьего гриппа стоят, он на перепелок переключился. Дескать, эта птица всегда в вольере содержится. На вольном выгуле не бывает. Так что контакта с заразными собратьями можно избежать.
На этой-то небольшой птицефабрике работало все непьющее население Покровки, денно и нощно благословляющее человека, давшего им по местным меркам совсем неплохой источник существования. Впрочем, надо отдать должное, непьющих в деревне было мало. И преимущественно женщины. Но все же жизнь в Покровке еще теплилась.
— Вот туда и поедем, — решили подруги.
Да и зачем им, если разобраться, эта Жихаревка? Ведь мать Наташи Куриной, к которой та повезла свою новорожденную дочь, жила как раз в Покровке.
— В Покровку решили ехать? Туда хоть сейчас вас проводить можем.
— А не темно?
— Дорога известная. До рассвета как раз управимся.
Когда первые лучи раннего летнего солнышка коснулись земли, подруги уже стояли на главной и единственной улице Покровки. Деревушка была довольно большой. Но и тут новых домов не было.
— Зачем? Вокруг полно заброшенных деревень, а там еще много добротных срубов, — пожали плечами провожатые подруг. — Бери, разбирай и строй на новом месте. К чему на новый строевой лес тратиться, коли старые бревна еще в самый раз?
Та птицефабрика, о которой столько были наслышаны подруги, стояла в отдалении от деревни. По периметру ограды была пущена колючая проволока. И глухо лаяли цепные псы.
— А как же иначе? — не поняли недоумения подруг их провожатые. — Народ у нас сами знаете какой. И не хочет, а все равно украдет. Вот и приходится оберегаться. Хотите, мы вас туда проведем? У Кольки там тетка работает. Она только рада будет.
Но подруги от экскурсии по птицефабрике отказались. Не затем они в такую даль ехали, чтобы аммиаком дышать. Вместо этого они отправились по деревенским домам, в поисках семейства Куриных. Уже в первом доме их подняли на смех.
— Да тут в прежние времена, почитай, в каждом доме Курины жили, — произнес крепенький еще старичок, который завтракал прозрачной как слеза горилкой, закусывая ее зеленым луком и солеными огурчиками.
Он и подругам и их провожатым налил. И не стал слушать возражений подруг.
— Пока не выпьете, слова не скажу! — твердил он, подсовывая подругам маленькие, потускневшие от времени граненые рюмочки на толстой ножке. — Пейте. Я сам из зерна гоню. Это вам даже не ваша городская водка, а получше будет.
Продукт домашнего винокуренного заводика и в самом деле был потрясающе вкусным, если такое определение вообще подходит к самогону. Но в нем не слышалось и намека на сивушные масла. Он был прозрачным и пился легко, словно вода.
— От родного деда рецепт достался, — похвастался дед. — А он, кстати говоря, тоже Куриным был.
— Да? — осоловевшие от одной рюмки, пробормотали подруги.
Еще бы, всю ночь они провели в пути. Потом прогулка босиком, потом снова ехали. А теперь с утра пораньше заправились самогоном на голодный желудок. Было от чего поплыть голове. Однако дед оказался хлебосольным хозяином. Он полез в печь и извлек из нее чугунок с картошкой, залитой домашним молоком. Перетопившееся вместе с картошкой за ночь молоко было покрыто нежно-кремовой пленкой. И картошка, словно сахарная, буквально таяла во рту.
Все ели из одного чугунка. Тарелок в хозяйстве у деда не водилось. Он считал это глупостями. Сам он бодро хрумкал малосольным, пахнущим чесноком и укропом огурчиком, запивая его топленым молочком. От одного этого зрелища у подруг заурчало в животе. Но дед запивал трапезу самогонкой и уверял, что всю жизнь так делает и все в его семье так завтракают. И ни разу никто животом не мучился.
— А вот дачники к нам в прошлом годе приезжали, так у них все питание было с собой из города привезено. И что? Помогло оно им? Да ни в коем разе! Только и знали, что до нужника бегали. А все почему? Потому что добавки ихние пищевые только в больших городах действуют. А у нас тут сам воздух такой, что сплошной витамин. Переизбыток в организме у горожан случился, я так по уму думаю.
— Дедушка! — взмолилась наконец Леся. — Вы нам про Куриных рассказать обещали!
— А! Ну да! Курины в нашей деревне раньше почтенной фамилией были. Еще до революции они разную домашнюю птицу в больших количествах держали. На каждой ярмарке их кура и яйцо лучшими считались.
— А потом что?
— Знамо что! — хмыкнул дед. — После революции их кулаками посчитали. Старший Курин вовремя с пятью своими сыновьями разделился да велел им в разные стороны сваливать. Тем и спаслись. Но хозяйство на разные части распалось. Кто-то в город подался. Кто-то заболел да помер. Кто-то в Жихаревку перебрался. Так от Куриных у нас, почитай, никого и не осталось.
Подруги расстроились. Но потом сообразили. Ведь Наташа была Куриной только по мужу. А как была ее девичья фамилия?
— Во! — кивнул головой дед. — В аккурат только бабка Гана тут и осталась. Хоть и не Курина, да дочь за Куриным замужем была. В общем, из всей фамилии только бабка Гана. Да внучка ейная!
И дед странно хмыкнул.
— Внучка? Курина?
— Ага, — кивнул дед. — По паспорту Курина. А так…
— А что так?
— Наташка ее в городе нагуляла, — произнес дед, изрядно развеселившийся от выпитого самогона и явно не прочь теперь посплетничать. — Говорила-то, конечно, что от мужа родила. В законном браке. Только бабы наши документы подсмотрели. Митька — Наташкин муж — в шестидесятом году помер. А ребенок у нее аж в шестьдесят втором родился. Разве же такое бывает?
— А где сейчас эти женщины?
— Наташка, как ребенка матери завезла, так хвостом вильнула и обратно в город подалась. Только ее и видели! Бабка Гана потом говорила, что померла дочка. А где похоронена, она и не знает.
— А девочка?
— Какая?
— Наташина дочка!
— Какая же она девочка! — развеселился дед. — Ей уже за сороковник перевалило. Скоро на пенсию
