нервничающую Алевтину и повел ее к автобусной остановке.
Тетку разговорить удалось. Не сразу. Разговор поначалу стопорился и раскачивался с трудом, будто тяжеленный, давно не бывший в работе колокол, но затем набрал амплитуду, и вот тетка за чаем щедро, будто сладости из перевернутой корзины, вывалила Алевтине с Евгением все, что знала.
Оказывается, мать Али, когда девочке было три-четыре года, попыталась разбить чужую семью и приворожить Алиного отца. Для этого и обратилась к одной деревенской старухе, не гнушающейся такими делами. Но старуха, раскинув карты, предсказала, что не судьба Алиной маме быть с тем мужчиной. У нее доля такая одинокая – как искупления за грехи, совершенные в прошлой жизни. И более того, ребенок тоже долго не задержится в этом мире. Старуха предсказала, что Алина жизнь оборвется в возрасте тридцати одного года. Быть ей погребенной под стенами обвалившегося дома.
С этим страхом – потерять единственную дочь – мама и жила все эти годы. Вбила себе в голову, что, если она ограничит контакты дочери с отцом, как-то убережет свое дитя от преждевременной гибели. Винила себя в грехе – в том, что внесла разлад в чужую семью, – и считала, что отказом от этого мужчины может искупить свою вину. Но когда Але исполнилось двадцать девять, заволновалась и нашла уже другую гадалку.
– Тридцать один год, – безжалостно подтвердила та. – Вижу обрушение тяжести на голову твоей дочери.
Мама запаниковала и, вернувшись домой, затеяла обмен. На этот раз она вбила себе в голову, что может отвести надвигающуюся опасность путем смены жилья. Хотя логики в этом не было: если уж Але суждено погибнуть от обрушения, то это могло случиться в каком угодно месте. От судьбы не уйдешь.
Обмен состоялся. Но Алина мама, в день тридцатилетия дочери смекнув, что все попытки избежать судьбы жалки, вновь обратилась к гадалке.
– Могу поменять их судьбы. Только так спасу твою дочь. Но ты понимаешь, какой грех на свою душу возьмешь?
Мама понимала, но ради спасения своей дочери была готова на все.
…Вот такую историю рассказала тетка, правда, добавила, что не поверила в это. Ну что за суеверия, в самом деле! Какие-то «обмены судеб»! Двадцать первый век на дворе!
Но Аля про себя решила, что на самом деле все так и было. И мама рассказала эту историю своей старшей сестре ради того, чтобы немного облегчить душу – знала, что сестра ей не поверит.
…И что же теперь ей делать? Как быть? Оправдывает ли убийство материнская любовь? Да, она, Аля, выжила, но без дочери по вине Алиной мамы осталась другая мать.
По дороге в дом Жениных родственников Аля чуть не плакала. Женя не решался заговорить с ней, чувствовал, что услышанная история потрясла девушку. И как бы ему ни хотелось помочь ей, он также знал, что решение она должна принять сама – нести ли в душе этот камень, простить или нет.
– Женечка, ты понимаешь, что я уже год как должна быть мертвой? – спросила девушка шепотом, когда они подъезжали к нужной остановке. – Ты это понимаешь? Ты… как будто сидишь сейчас с «полупризраком»…
– Не говори глупости! – рассердился он. Обычно он не позволял себе таких резких высказываний, тем более в адрес любимой девушки, но сейчас плохо владел собой.
– Это не глупости, Женечка. Так оно и должно было случиться! Теперь понимаю, почему я на самом деле стала видеть призраков! Да просто потому, что стою на «пограничной» линии между двумя мирами: как бы уже не должна находиться здесь, но еще не
ДИАНА
Ей не получить его обычным способом – это она поняла еще раньше, интуитивно, а сегодня лишь в очередной раз убедилась в этом.
После поездки в Сосны Илья пригласил Диану в город, в ресторан, и девушка согласилась. Но догадывалась, что за этим приглашением ничего не стоит. Даже при большой фантазии она не могла обманывать себя тем, что Илья пригласил ее на свидание. Нет, он просто предложил ей пообедать вместе, потому что они проголодались. Потому что им нечем заняться до вечера. Потому что у него тут нет другого общества. Потому что они спят в одной квартире, но спят не вместе (ха-ха! Здесь Диана мысленно рассмеялась – горько, с привкусом слез).
А не потому, что у нее – удивительные глаза-омуты, в которых мужчины тонут добровольно, без сопротивления. И не потому, что запах ее кожи сводит его с ума. И не потому, что в его эротических фантазиях он сжимает ее в объятиях. И не потому, что у него на плече та чертова родинка, которую она целует в снах, но которая в реальности целомудренно скрыта рукавом футболки.
Дьявол и святые!
Выжданная годами любовь обернулась наказанием.
За обедом Диана была рассеянна. Илья несколько раз переспросил, что с ней происходит. Она повела озябшими плечами (надо же, вырядилась в такую открытую майку, а он даже никак не отреагировал на ее округлые плечи, покрытые золотистым загаром, и обтянутую тонкой тканью крепкую грудь, только лишь по- джентльменски накинул ей на плечи свою ветровку, заметив, что ей надо было одеться потеплее) и ответила, что ничего такого. Просто соскучилась по сыну.
Зачем она так сказала? Он тут же обрадованно, как с бесполой подругой, кинулся делиться с ней своей тоской по сыну и по Варьке.
Чем она заслужила такое? Влюбилась «не в того»? Или просто опоздала?
«Я тоже имею право на счастье! Тоже, тоже, тоже! Кто, если не я? Неужели я еще не искупила чужие грехи своими страданиями?»
– Диана, с тобой что-то творится совсем уж непонятное, – обеспокоился Илья, обрывая себя на полуслове.
– ПМС, – скривила она губы в презрительной усмешке. – Знаешь такое? Женские гормоны. Если у тебя было много подруг, не можешь не знать.
Илья вздохнул с таким пониманием, будто и в самом деле ему в жизни доставалось не раз от буйствующих в этот гормональный период подружек. Или будто сам ежемесячно переживал гормональную бурю.
Но зато больше он не приставал с псевдозаботливыми вопросами.
А Диана думала лишь о том, что им осталось всего пара-тройка дней. И Илья вернется к своей Варваре. А она сама – к своим снам, теперь уже утратившим сладость и превратившимся в пытку. И еще вспоминала слова цыганки. Все – в ее руках. «Если не внешней привлекательностью, то…» – звучал у нее в голове голос голубоглазой цыганки. И сейчас Диана, сидя напротив Ильи, решила, что ей плевать, в какую сторону повернет ее жизнь – покатится по теневой дорожке или вывернет на свет, ей действительно все равно. Лишь бы Илья был с ней. И голос совести заглушался отчаянным криком истосковавшегося сердца, что она тоже имеет право на женское счастье.
«У тебя есть всего два дня», – пульсировало в висках. Два дня. Если сделать все сегодня, еще можно успеть.
Остаток дня Диана провела в раздумьях. Они с Шаховым в полном молчании доехали до поселка, вышли возле дома. Илья предложил прогуляться, Диана согласилась. Во время прогулки по городскому парку она немного разговорилась. Они даже поспорили, что могло случиться у Алевтины, раз девушка так резко решила поговорить с родственницей. Диана не стала выдавать Илье подругин секрет, лишь туманно ответила, что у той возникли какие-то семейные проблемы.
А поздним вечером, когда сон не шел и сомнения перевешивали то одну чашу весов, то другую, она решилась. Встала, не зажигая света, оделась, вышла на цыпочках в зал.
Илья спал, но беспокойно. Метался по дивану, один раз даже застонал. Диана поколебалась, разбудить его или нет, но вместо этого вдруг присела на краешек разобранной постели и, не поборов искушение, погладила парня по плечу. Там, где было это пресловутое родимое пятнышко. И вдруг Илья, словно успокоившись от ее прикосновения, улыбнулся во сне и задышал тихо и ровно.
– Спокойных тебе снов, – пожелала девушка, вставая, и вышла из комнаты.
Идти нужно было далеко, пешком, вдоль трассы. Рискованное приключение. Безумное. Она и была безумной: не думала в этот момент ни о сыне, ни о матери, ни о себе, думала только о нем, Илье, и о том,
