молодая женщина, наоборот, опустилась. И из этой сердцевины, как из раструба, раздался протяжный то ли вой, то ли стон. Ольга изо всех сил заработала руками и ногами, стараясь как можно быстрее отплыть от воронки, пока ее не закружило в водовороте. Но в этот момент кто-то схватил ее за лодыжки холодными, скользкими, будто чешуя змеи, пальцами и с силой дернул вниз...
Тонкие скользкие руки обхватили ее, вцепились в горло, гладили по лицу. В ушах нарастал гул. «Конец», — мелькнула последняя мысль. И прежде чем сознание погасло, Ольга успела почувствовать, как осклизлые ладони погладили ее живот, и ребенок беспокойно заворочался. В ту же секунду чьи-то руки, вцепившись ей в волосы, резко дернули. Но не вниз, а вверх...
***
Вот и сбылись слова старой Клавдии. Опять. «Говорила я тебе! — Михаил будто наяву увидел ее гневно сдвинутые на переносице брови, похожие на две мохнатые седые гусеницы, и назидательно поднятый кверху палец. — Мало тебе Настасьи? Еще одна загубленная душа на твоей совести!» Когда все затевалось, Клавдия не поленилась, пришла к нему объяснить, что задуманное им дело хоть и кажется благородным, но по сути — дурное. «Покойников не тревожат, знаешь?» — сказала она тогда. Под «покойниками» старуха имела в виду деревню. «Умирает, и пусть! Дай это ей спокойно сделать. Отжила уже свое!» Михаил тогда отказался принимать слова старой Клавдии. Как это — умереть
