виде старой кошки, перебегавшей из одного двора в другой, думая, что это деревенская ведьма обернулась ею. И мерещилось, как на высеребренном лунным светом лугу пляшут русалки.
Утром, конечно, «страшилки» уже казались выдумкой, над ними даже посмеивались: какие могут быть колдуны, когда на дворе — двадцатый век! Советская власть пионеры и строительство коммунизма! Но едва наступал вечер, как опять собирались у Лукерьиного двора в надежде потешиться старухиными сказками.
— Деда моего вы бы послушали, — вздыхала Лукерья. — Вот уж он-то рассказчик был хоть куда! А я-то что...
Хитрила старуха: знала, что нет лучше ее рассказчицы.
— Так про што сказывать-то, а?
— Про колдуна, обернувшегося в седого кота!
— Про кикимору...
— Про... — слышался нестройный хор выкриков. Лукерья обводила разволновавшуюся толпу поблескивающими от возбуждения молодыми глазами, и сухие ее, все в трещинах и морщинах губы трогала улыбка. Хоть она и спрашивала, о чем вести рассказ, но редко шла на поводу у просящих
