Царство крыс

майке, джинсах и в тапках на босу ногу. Русые с проседью волосы рассыпались у него по плечам. «Выразительное лицо», — подумал Игорь не без зависти. Человек, словно прочтя его мысли, вдруг вскинул на него глаза — они словно светились — и слегка усмехнулся.

— Вэл, — представился он, протягивая руку. Пожав ее, Игорь тоже назвался. Снова наступило молчание. Музыкант потихоньку настраивал гитару, казалось, не обращая на них внимания. Насторожившаяся сначала Марина притихла, слушая музыку.

«Наверное, комендант прислал — за нами шпионить», — подумал Игорь. Но против воли он уже чувствовал необъяснимое расположение к незнакомцу. Отчего-то казалось, что этот человек похож на самого Громова — тоже хочет поступать по своей воле и не желает, чтобы им управляли.

Словно почувствовав его настроение, Вэл негромко запел балладу о непокорных людях, которые хотели молиться своим древним богам и погибли за это. Тут уже заслушались все, и от соседних костров стал потихоньку стекаться народ. Видимо, музыканта здесь хорошо знали и любили.

Но, спев еще пару песен, он снова принялся возиться с гитарой, крутя колки и то ослабляя, то подтягивая струны. Подождав немного продолжения концерта, люди потихоньку разошлись. И тогда музыкант, отхлебнув браги, которую ему поднес один из слушателей, вполголоса сказал:

— Не обижайся на Иваныча… ну, коменданта нашего, — его тоже понять можно. Какому начальнику нужны неприятности на его территории? Илье по должности положено подозрительным быть. Вот, говорит, что ты не тот, за кого себя выдаешь…

Лицо Игоря стало каменным. Он уже подыскивал слова для достойного ответа, но Вэл успокаивающе протянул руку:

— Мне-то это все параллельно. Что уж там у тебя не заладилось и как ты дошел до жизни такой, — то твое дело. Не хочешь — молчи, я в чужую душу лезть не любитель. Я главное вижу — человек ты стоящий, с тобой в разведку можно идти. Но Иваныч тут за всех нас в ответе, вот и переживает. Не суди его строго. Ну и я сам поговорю с ним, конечно…

Думая, что бы такое ответить, Игорь почувствовал чей-то пристальный взгляд. Он поднял глаза и увидел, что поблизости стоит худенькая темноволосая женщина со словно бы изумленным лицом, в каком-то немыслимом балахоне. Руки ее были унизаны браслетами, сделанными из обычных железных цепочек, на которых позвякивали монетки, бусинки, жетоны и прочая дребедень. Встретившись с Игорем глазами, она шумно вздохнула, как человек, очнувшийся от глубокого сна.

— Посиди с нами, Кора, — предложил Вэл.

— Кровь, — как завороженная произнесла женщина. — Я вижу кровь.

— Ну, конечно, — хмыкнул музыкант, пытаясь перевести все в шутку. — Сегодняшний свиной шашлык был, пожалуй, жирноват. Вот и у меня в глазах какое-то помутнение…

— Кровь у него на руках, — монотонно сказала женщина, указывая на Игоря. Люди вокруг невольно отодвинулись чуть подальше и уставились на Громова. Игорь непроизвольно покосился на свои руки. «О чем это она? Помыть не мешало бы, конечно, но…» Вэл успокаивающе похлопал его по плечу:

— Не обращай внимания. Кора иногда что-то видит, но не всегда умеет правильно объяснить. От этого все наши проблемы. Брось на сегодня пророчествовать, Кора! Нака, глотни и успокойся.

И он протянул женщине недопитую кружку браги. Та отхлебнула, лицо ее сделалось умиротворенным, как у ребенка. Она опустилась рядом на какую-то ветошь.

После этого все как-то полегче вздохнули. Игорь достал еще браги, и незаметно они засиделись допоздна, вполголоса распевая крамольные песни, наподобие такой:

Красная линия, Красная власть,
Мудрый генсек не позволит пропасть.
Только скажи нам, товарищ Москвин,
Где же теперь твой единственный сын?

Комендант, прислушиваясь из своего закутка, только качал головой и делал вид, что не слышит.

Кора до того успокоилась, что даже погладила по голове сидевшую рядом Женю. Но почему-то не сказала, как обычно: «Я бы хотела иметь такую дочь, как ты». Наоборот, сдвинула брови и весь вечер поглядывала на девочку слегка озадаченно.

Игорь вспомнил Васькину песню. К его удивлению, оказалось, что Вэл слышал ее когда-то еще до Катастрофы. Музыкант тихонько запел:

Пока вам был нужен только мой яд
В гомеопатических дозах любви,
Но вам понадобился именно я —
И вы получите нож в спину!
Нож в спину — это как раз буду я!
Нож в спину — это как раз буду я!

Игорь заметил, что слово «гомеопатических» никаких затруднений у Вэла не вызывало, и проникся к нему еще большим уважением. У Марины глаза блестели от слез. Они незаметно увлеклись и распевали уже так, что было слышно на всю станцию, но, к изумлению Игоря, никто не сделал замечания, что они мешают спать.

У Вэла даже щеки окрасились слабым румянцем. Марина глядела только на него. А он смотрел невидящим взглядом поверх голов, словно видел не закопченный потолок станции, а что-то иное.

— Ну, раз уж так хорошо сидим, — сказал он, будто очнувшись от сна, — спою я вам еще одну свою любимую песню. Ее написал питерский музыкант Кирилл Комаров еще в прежней жизни, еще до Катастрофы. Я тогда мальчишкой был.

И он, перебирая струны, запел — негромко, задушевно:

Смотри! Верещагин покинул баркас — его дождалась жена.
Профессор Плейшнер заметил цветок и не выпрыгнул из окна.
Егор Прокудин ушел от пуль в самый последний момент.
Хеппи-энд. Это — хеппи-энд.

Игорь не знал людей, о которых говорилось в песне. Понял только — для них вроде бы все кончилось хорошо. Но в голосе музыканта было что-то такое, что предупреждало о подвохе. В утешительных словах была ложь. А Вэл продолжал, голос его набирал силу:

Включи телевизор, но выключи звук. Радуйся новостям.
Небо в огне — это салют. Все бегут навстречу гостям.
И я учусь читать по губам, о чем говорит президент.
Хеппи-энд. Он сказал: «Хеппи-энд».[4]

И тут один из сидевших вокруг костра — немолодой уже мужчина с рубцом на лице — пришел в необыкновенное волнение. Он вдруг начал бессвязно выкрикивать:

— Мы строили-строил, и наконец построили! Махмуд, поджигай! Верещагин, уходи с баркаса!

Сидевшие поблизости люди шарахнулись. Но Вэл как будто не удивился.