дорогу приближающемуся Новому году), ряженые не очень долго сопротивлялись и под радостные крики победителей отступали в сени или тут же разоблачались, как в случае с кикиморой, которую изображал парень, одетый по-старушечьи, в лохмотья, с горшком на голове вместо кокошника: горшок разбивали, и «кикимора» тут же превращалась в обычного парня.
Святочные забавы, ряжение продолжались и днем. Так, в Ярославской губернии «все девицы и молодые мужчины, холостые и женатые, наряжаются цыганами и цыганками, ходят в селе по всем домам ворожить на ладони и собирать яйца; или нарядятся в красные мужские рубахи, возьмут косы и грабли и отправятся с песнями по соседним деревням, как будто во время сенокоса».
Костромская молодежь рядилась «стариками со страшными горбами, коновалами, шерстобитами, Петрушкой, разными пугалами в виде стариков, чертом – навязывая на голову кудели, чтобы быть хохлатым, косматым, и вычернив рожу сажей».
Новгородцев на святках из года в год потешала излюбленная комическая пара – старик и старуха:
«Войдя в избу, дед обращается к бабе со словами: – Полно, Афимья, артачиться-то, пойдем! Аль не знаешь, что хозяева добрых людей пущают? Эй, развернись, хозяюшкам в пояс поклонись – любите и жалуйте, добрые люди!
О д и н и з п р и с у т с т в у ю щ и х: Что это она у тебя сегодня больно примахрилась? Аль поминки по бабушке Акулинке справляет?
С т а р и к: Глупый ты человек! Аль не смекаешь? Понравиться, вишь, вам, молодцам, хочет; оно и знать, что женихов выбирать пришла.
О д и н и з п р и с у т с т в у ю щ и х: А сколько ей годков? Коли больно молода, так я не возьму; чай, деда моего махоньким помнит?
С т а р и к: Что ты еще, братец! Баба, вишь, молодая, здоровенная, да вот, нишкни – посмотри! (Смотрит ей зубы, как лошади, желая узнать ее возраст.)
О д и н и з п р и с у т с т в у ю щ и х: И впрямь, брат цыган!
Бабе, оказывается, «два ста без десятка» – плясать еще может. Старик заставляет бабу плясать. Танцуя, она то падает, то встает, чем вызывает одобрительный смех присутствующих. Наконец падает и умирает.
С т а р и к (припадает к ней и причитает): Ой, баба моя работящая была, уважительная, а вишь, и померла! Желанная моя, касатка моя, раскрасавица ты эфтакая!
Но вот приходит музыкант, и под звуки гармони старуха оживает и вновь пускается в пляс».
Некоторые представления, вроде знаменитой народной драмы «Царь Максимилиан» или «Лодка», разыгрывались в специально отведенном для этих целей амбаре. Здесь же разыгрывались и небольшие сценки с участием зрителей и доморощенных актеров-импровизаторов. Одна из популярнейших святочных игр, которую с таким же успехом можно назвать и представлением, – «В кузнеца»:
«В избу, нанятую для бесед, вваливается толпа парней с вымазанными сажей лицами и с подвешенными седыми бородами. Впереди всех выступает главный герой – кузнец. Из одежды на нем только портки, а верхняя голая часть туловища разукрашена симметрично расположенными кружками, изображающими собой пуговицы. В руках у кузнеца большой деревянный молот. За кузнецом вносят высокую скамейку, покрытую широким, спускающимся до земли пологом, под которым спрятано человек пять-шесть ребятишек. Кузнец расхаживает по избе, хвастает, что может сделать все что угодно: замки, ножи, топоры, ухваты и, сверх того, умеет „старых на молодых переделывать“. – „Не хочешь ли, я тебя на молодую переделаю?“ – обращается он к какой-нибудь девице не первой молодости. Та, разумеется, конфузится и не соглашается. Тогда кузнец приказывает одному из ряженых стариков: „Ну-ка ты, старый черт, полезай под наковальню, я тебя перекую!“ Старик прячется под пологом, а кузнец бьет молотом по скамейке, и из-под полога выскакивает подросток. Интерес игры состоит в том, что при каждом ударе у кузнеца сваливаются портки, и он остается совершенно обнаженным. Когда всех стариков перекуют на молодых, кузнец обращается к девушкам, спрашивая у каждой: „Тебе, красавица, что сковать? Тебе, умница, что сковать?“ И каждая девица должна что-нибудь заказать, а затем, выкупая приготовленный заказ, поцеловать кузнеца, который старается при этом как можно больше вымазать ее физиономию».
В Васильев вечер, накануне Нового года, почти во всей центральной России молодежь устраивала еще одно колядование, теперь исполнялись по большей части «овсени» («таусени»).
В Рязанской губернии записана такая колядка:
Владимирские девушки пели под окнами «таусень»:
На Тамбовщине, переходя от избы к избе, «славши авсень»:
В Уфимской губернии специальный таусень исполнялся дочери хозяина, если она была в возрасте невесты:
В некоторых местах под Новый год колядовать ходили девушки-невесты в праздничных нарядах или в масках. Они исполняли колядные величания только в тех домах, где есть жених:
В ответ каждый жених или его мать одаривали девушек лепешками, пирогами, конфетами.
На Севере России распространен был особый тип колядок – «виноградья», отличавшиеся эпическим размером, развернутым сюжетом, пространными поэтическими сравнениями и образами.
Это «виноградиё» (мы привели лишь отрывок, самое начало его) исполнялось на Печоре семейным хозяевам, припев повторялся после каждой строки. Существовали специальные «виноградья» и для молодых, недавно поженившихся пар, и для семей, где было много детей, и для невест, женихов и т. п.
Повсюду свои колядки прикрикивали ребятишки, ходившие ватагами от дома к дому. Детей- колядовщиков угощали печеньем, орехами, сладостями. Детские колядки коротенькие и часто носят
