Пару минут они молчали. Макс рассматривал священника: у него оказались очень красивые руки — тонкие длинные пальцы, очень белые, с короткими, но идеальной овальной формы розовыми, словно створки перламутровой раковины, ногтями; такие руки Бог создаёт раз в столетие — как красивый по-настоящему храм. — А что вы здесь делаете? Вы — новый священник в приходе Лурдской богоматери?
— Нет. Я просто в отпуске и путешествую. Люблю маленькие, никому не известные места.
— Как у Брэдбери — выходить из поезда на минутных станциях?
— Что-то вроде.
— Здорово. Мир на самом деле такой большой, как кажется?
— Огромный.
— У меня есть один хороший друг — Снег Рафаэль, я всё думаю: надо положить его в чемодан и отправиться смотреть на мир. Кстати, вы с ним невероятно похожи.
— Чем?
— Не знаю. Глазами, вот здесь, — Макс провёл рукой по щекам и губам. — И он тоже черноволосый.
— Наверное, было бы приятно познакомиться. А с тобой у нас есть что-то общее?
— Не знаю. Вы читать любите?
— Люблю.
— Значит, есть. А в школе вы хорошо учились?
— Нет, я как-то с троек на пятёрки скакал. Я вообще любил бокс.
— А, я тоже учусь так себе, но люблю книги и математику. Ладно, я пойду, поздно уже.
— Ты в замок?
— Нет, я к другу пойду ночевать, к Снегу.
— Передавай ему привет, — сказал священник.
Макс кинул горсть снега в окошко Снега; оно сияло разноцветными огоньками, новогодняя гирлянда на потолке; Снег выглянул, сделал большие глаза, открыл, Макс взобрался по дереву — Ромео и Джульетта, муми-тролли; «ты чего?» «да ну их, можно я у тебя переночую?» «можно, конечно, ужинать будешь?» «не, только чай попью, с бутербродами». Снег ушёл за бутербродами, Макс сел на его кровать, потрогал под пледами — и вправду книги — Чезаре Ломброзо; внизу кто-то играл на акустической гитаре «Норвежское дерево» Битлз; Макс почувствовал себя защищенным от всех ветров и потерь. Снег вернулся с целым подносом: «Капелька передаёт тебе привет» — огромные сэндвичи с ветчиной, яйцами, огурцами и плавленым сыром, чай с запахом апельсина. Они поели, а потом Макс заснул, будто болен нарколепсией — шёл, упал посреди шоссе, огромное небо несёт свои золотые и алые облака; ограбили парни из белого «фиата», подобрала прекрасная женщина на красном «феррари»; он даже не почувствовал, как Снег положил его на книги, накрыл пледом и пристроился рядом, и тоже заснул; и как они столкнулись лбами, и волосы их переплелись, будто цветы на веранде, будто они два крестоносца, карие глаза, носы греческие, пали вместе в битве, лежат на поле, и валькирия уже летит. Максу снился медленный красивый сон: словно он Кайл Маклахлан и он идёт по улице очень маленького городка и смотрит на окна домов, а в каждом окне — свой свет, и весь городок от этого похож на Новый год. «Здорово, — подумал Макс-Кайл. — А какого цвета моё окно?» И тут начал просыпаться; «мм, ещё чуть-чуть…» — никогда Максу не было так покойно, как в этом сне, на этой улице, на жёсткой, как черепичная крыша, кровати Снега; но он проснулся — вышел из сна, увидел красивое лицо Снега перед собой: близко-близко, каждую ресничку, каждую пору; вздохнул и понял, почему был такой сон: Снег не выключал свет на ночь — гирлянда мигала над их головами. Макс стал смотреть на огоньки, как они то гасли медленно-медленно, будто меняли декорации, то скакали, как град, и всякие идеи заплывали к нему в голову, как рыбки в грот, полный жемчужин; и вдруг Макс понял, кто этот человек на скамейке. Он толкнул Снега в плечо, Снег открыл глаза легко, будто вовсе не спал, а просто прилёг, чтобы время бежало быстрее, словно утром надо было ехать куда-то далеко: чемоданы, журналы, очки, билеты сверху.
— Я разгадал.
— Что?
— Загадку семьи Дюран де Моранжа, бабушки и мамы.
— Математика или музыка?
— Мелодрама. Эдит Уортон в исполнении Мартина Скорсезе.
— Об этом я не подумал.
— Они обе любили одного и того же мужчину.
— Тебя?
— Нет. Моего отца.
— Макса Дюрана? Макс, чего ты тянешь?
— Нет. Священника. Отца Артура. Он был настоятелем нашего прихода, а потом его перевели куда-то далеко, на запад.
— Гм… Ты — сын священника?
— Да. В семье де Моранжа всегда были тайны, но эта слишком… как бы это сказать… слишком глубокая, глубинная — знаешь, как если бы рыба заплыла на слишком глубокую для неё глубину.
— Её просто расплющило бы.
— Их и расплющивает. Тайна давит на них — и они обе не выдерживают давления.
— Поэтому и орут друг на друга?
— Да.
— А вдруг кого-то раздавит? И что ты будешь делать с этой тайной?
— Ничего.
— Но ведь… разве тебя не интересовало, кто твой отец?
— Нет. Ведь его не было рядом. А зачем тратить время на тех, кто не рядом, мысли, чувства, особенно лучшие? Это жалость к себе — создание кумиров.
— И то, что это католический священник, никак не поколебало твою веру?
— Нет. Я даже наконец-то по-настоящему поверил — вот как Он меня хотел, как верил в моё рождение, верил в меня…
— Кто?
— Господь…
— Макс, ты совсем спятил, в этом своём замке, превратился в религиозного фанатика, прикольно. А как ты догадался, кто твой отец? Нашёл что-то? Или услышал?
«Я увидел — священника сегодня, я видел своего отца, и он был потрясающе похож на тебя, и я понял, это не случайно: это либо Дивьен сбивает меня с толку, либо сам Бог — говорит правду», — Макс улыбнулся Снегу, ему захотелось сильно-сильно обнять друга, сжать его лицо в ладонях, чтобы запомнить его черты навсегда, как прикосновение к шёлку или к нагретому солнцем камню со слюдой — память самых кончиков пальцев, если потеряешь вдруг всё остальное; «чёрт, в туалет хочу», — и Макс перелез через Снега на пол; «на первом, налево от столовой», — напомнил Снег и взял книгу из-под себя. Макс спустился вниз, в одной комнате была приоткрыта дверь и горели такие же огоньки, как у Снега, и тихо-тихо играли флейта и арфа. Макс сходил в туалет, а когда шёл обратно, из-за двери выглянула Капелька. Она была в тёмно-синем, бархатном, рукава до пола, расшиты бисером и серебром, косы тоже до пола — и Макс подумал: у неё, наверное, там другой мир — венецианский бал пятнадцатого века.
— Привет, — сказала она, улыбнулась, сердце Макса забилось так сильно, будто там дом старый разбивали, сносили ядром; так запросилось наружу, в хорошие руки, что он испугался, вдруг она услышит.
— Привет, — ответил он и тоже улыбнулся.
— Ты Макс, ты ночуешь сегодня у Снега? Как твои дела?
— Да, мы поделили его книги, — она опять улыбнулась, у Макса закружилась голова, будто он в небо, полное снега глянул. — Всё хорошо.
— Да, точно, он же спит на книгах, рёбра как переплёт. А ты как, бедненький?
— Ну, я не такой уж избалованный, каким кажусь. Спасибо за сэндвичи, они были просто супер.
— Ты кажешься не избалованным, а нежным. Есть такие цветы, сложные, — свет, поливка, земля…
