— Мама, ты не знаешь, где мои тени? — доносится из ванной голос Туве — растерянный, рассерженный, озабоченный и в то же время исполненный упорства, настойчивости и почти пугающей целеустремленности.
Тени? Малин не может вспомнить, когда Туве красилась в последний раз, но это было точно не вчера, и задается вопросом, что же произошло сегодня.
— Тебе нужны тени? — спрашивает Малин с дивана.
Новости уже начались. Человек на дереве у них третий по значимости после инициативы премьер- министра и сообщения какого-то синоптика, утверждающего, что нынешний мороз окончательно доказывает наступление нового ледникового периода, который покроет страну метровой толщей льда, прочного, как гранит.
— А как ты думаешь, зачем я спрашиваю?
— Ты встречаешься с парнем?
В ванной становится тихо, потом слышится: «Черт!» — очевидно, несессер из шкафчика падает на пол.
— Вот они, — раздается затем. — Мама, я их нашла!
— Отлично!
Мужчина-репортер из редакции региональной новостной программы «Эстнютт» передает с места преступления. Оно окутано мраком, и только прожекторы освещают тент на заднем плане. Можно различить и тело на дереве, особенно если знать, что оно там висит.
«Я нахожусь здесь, на продуваемом ледяным ветром поле, в нескольких милях от Линчёпинга. Полиция…»
«Люди по всей стране сидят и смотрят то же, что и я, — размышляет Малин. — И их интересует одно и то же: кем он был? как он попал туда? кто это сделал?
В глазах телезрителей я — носитель истины, и это я должна позаботиться о том, чтобы зло было наказано. Я тот, кто усмиряет беспокойство и утверждает безопасность. Но в действительности все никогда не бывает так просто. Истина всегда лишь набросок, переливающийся всевозможными оттенками, в целом неуловимый. Истина — это все и ничего. Но часы идут — тик-так, — и возрастает нетерпение тех, кто ждет чего-то нового, лучшего, понятного».
— Мама, можно мне взять твои духи?
Духи?
«У нее же свидание, — догадывается Малин. — Первое. — И тут же возникают вопросы: с кем? когда?»
Тысячи вопросов, предчувствий и тревожных мыслей, сотни различных образов успевают промелькнуть в ее голове за долю секунды.
— Кто он, с кем ты встречаешься?
— Никто. Можно взять духи?
— Конечно.
«…Тело все еще висит».
Камера отъезжает в сторону, экран залит мраком, и в этом мраке раскачивается тело: туда-сюда. Малин хочет переключить канал, но не может оторваться. Вечерняя встреча с прессой, Карим Акбар в отутюженном костюме в конференц-зале полицейского участка. Черные волосы тщательно зачесаны назад, лицо серьезное, но во взгляде читается то, чего он не в состоянии скрыть: его любовь к свету софитов, который придает ему сил.
— Мы еще не знаем, было ли это убийством.
На переднем плане микрофон четвертого канала. Вопрос задают несколько журналистов одновременно, Малин различает голос Даниэля Хёгфельдта:
— Почему вы до сих пор не снимете тело?
Даниэль.
Чем ты занят сейчас?
— Потому что нужно обследовать место преступления, — уверенно отвечает Карим. — Нам же толком ничего не известно, но мы стараемся быть объективными.
— Мама, ты не видела мой красный джемпер? — Теперь голос Туве доносится из ее комнаты.
— Ты смотрела в ящике в шкафу?
Проходит несколько секунд, после чего голос торжественно возвещает:
— Да, он здесь!
«Отлично», — думает Малин. Затем она размышляет о том, что должна означать объективность, о которой говорит Карим: что расследующим дело придется обойти все дома и хутора в радиусе трех километров от дерева, стучаться к фермерам, слоняться по электричкам, беспокоить сидящих дома на больничном. И слышать: «Ах это! Нет, я ничего не видел». «Я спал в это время». «В такой мороз я предпочитаю сидеть дома». «Я забочусь о своем здоровье, это прежде всего».
У Юхана и Бёрье будет то же, что и у нее и Зака: никто ничего не знает и не видел, как будто тело весом в полторы сотни килограммов само подлетело к дереву и закрепило себя петлей в надежде привлечь всеобщее внимание.
Снова диктор: «Разумеется, мы продолжаем следить за событиями в Линчёпинге». Пауза. «В Лондоне…»
— Я читала в Интернете, — говорит Туве, появившись в дверях гостиной. — Ты тоже участвуешь в этом?
Но Малин не отвечает, лишь молча смотрит на дочь. Это уже не тот ребенок, который утром лежал в постели, не та маленькая девочка, которая еще четверть часа назад зашла в ванную. Она накрасилась, сделала прическу, и что-то произошло — теперь в ней чувствуется женщина.
— Мама? Мама, ay!
— Какая ты красивая!
— Да, я иду в кино.
— Да, я работаю с этим делом.
— Хорошо, тогда, наверное, лучше, если завтра я побуду у папы, так ты сможешь работать допоздна.
— Туве, милая, не говори так.
— Я пошла. Дома буду около одиннадцати. Последний сеанс как раз закончится, а перед этим нам надо перекусить.
— С кем ты будешь?
— С Анной.
— А если я скажу, что не верю, что ты ответишь?
Туве пожимает плечами:
— Мы будем смотреть новый фильм Тома Круза.
И она называет фильм, о котором Малин ничего не знает. Насколько тщательно подходит Туве к выбору книг, настолько всеядна она в отношении фильмов.
— Впервые слышу.
— Но, мама, что ты вообще понимаешь в таких вещах!
Туве поворачивается и исчезает из поля зрения. Слышно, как она возится в прихожей.
— Тебе нужны деньги? — окликает Малин.
— Нет.
Малин хочется пойти за ней следом, потому что не верит. Но знает, что не должна, не может, не пойдет. Или как раз наоборот, должна?
— Пока.
Тревожно.
Юхан Якобссон, Бёрье Сверд, Зак — все родители знают эту тревогу.
