ЗА ГРАНЬЮ ДОЗВОЛЕННОГО

Появился детектив Росас, сурово обратился к камере:

— Я детектив по расследованию убийств Фред Росас. Мы предлагаем награду в пятнадцать тысяч долларов за любую информацию, которая приведёт к аресту и обвинению любого человека или людей, вовлечённых в убийство офицера Рональда Банистера. Конфиденциальность гарантируется, все заявления будут рассмотрены.

Детектив указал пальцем в камеру:

— Станьте борцом с преступностью, верните нам наш город!

На протяжении всей рекламы внизу экрана был написан рабочий телефон Росаса, за секунду до окончания рекламы мужчина бросился через комнату за ручкой. Вскоре, записав номер телефона на самоклеющемся листочке бумаги, ощутил облегчение, словно невозможное успокоение чудом пришло само собой. Конфиденциальность гарантируется, написал он прямо под номером, дважды подчеркнув эти слова.

— Конфиденциальность гарантируется, — произнёс, неожиданно ощутив облегчение, даже какое-то благоговение.

Позже, работая над «Сопвич кэмел», мужчина возблагодарил Бога за то, что позволил Джулии переключить канал, за то, что жена выбрала Джея Лено вместо Дэвида Леттермана («Ты знаешь, Леттерман такой злой теперь, — сказала она, переключая каналы. — Лено всегда выглядит так, будто ему весело»), в противном случае он мог бы вообще пропустить эту передачу.

Благодарю тебя, Боже, я вёл себя опрометчиво — благодаря твоему провидению я изменюсь.

Но в те дни, когда он потерял семью, он горестно стенал, увидев лицо Фреда Росаса в «Борцах с преступностью», и Бог, о котором он теперь вспоминал только от случая к случаю, получал только оскорбительные молитвы: к чёрту тебя и твой рай, к чёрту судьбу, которую ты мне даровал! Такой извращённый Бог, он мог поступить по-другому, мог бы сделать так, чтобы мужчина вообще не увидел этой передачи, достаточно было, чтобы он вышел из гостиной, когда Джулия отправилась наверх, — если бы Ты избавил меня от этой передачи, если бы Ты просто позволил мне взять пиво из холодильника и унести свою вину в гараж, я сегодня был бы другим человеком.

Однако он не мог отрицать: то, что Росас гарантировал конфиденциальность, придало ему надежды, позволило легче дышать. И, независимо от того, что произошло, Бог совершенно ясно не дал ему пойти за пивом или удалиться в гараж: — во всяком случае, не раньше, чем позволил ему финальный взгляд, брошенный украдкой в спальне Дэвида (как безмятежно спал мальчик, уютно устроившись под одеялом с покемоном, омытый мягким светом ночника святого Эльма!).

Затем он нашёл Монику, девочка забралась в постель к Джулии (ребёнок, очевидно, привык к храпу, срывавшемуся с губ матери, нежные руки Джулии обнимали дочку).

«Завтра, — пообещал Богу мужчина в ту ночь, — я всё исправлю, вот увидишь».

«Завтра, — пообещал он снова, усаживаясь за рабочий стол, — новые листья опадут с дерева, и я больше никогда не буду вести себя эгоистично или принимать свою семью как нечто само собой разумеющееся, — мне повезло иметь чудесный дом, работу, которую я ценю, это древо даёт мне смысл, мои хобби приносят мне истинное наслаждение — я благословен…»

Мужчина в тоннеле прикрыл глаза, но сопротивлялся сну.

Прошедшие когда-то мгновения, бесцельные и невидимые, всплывают, словно картинки на слайд- проекторе — Дэвид стоит обнажённым в ванной; серьёзные ученики, столпившиеся вокруг его стола перед уроком, задают свои вопросы; соблазнительный вид когда-то плоского живота Джулии; Моника, случайно наступившая на спрятанное пасхальное яйцо; врач скорой помощи, который стоически подтвердил смерть его отца; похоронная процессия, последовавшая вскоре за этим.

И тут Тобиас закашлял из своего спального мешка, отрывистый и сухой кашель перемежался звучным дыханием; он перевернулся на бок, лицом к стене тоннеля, и продолжил похрапывать.

Сидя у огня, мужчина открыл глаза; он посмотрел на Тобиаса, но потом перевёл взгляд на граффити рядом с растянувшимся телом старика, нарисованное чёрной краской, облупившееся от времени и тем не менее ясно различимое в свете костра, — «БОГ ЗДЕСЬ». Неожиданно он подумал, что может заплакать, хотя слёзы не приходят.

Никогда раньше это граффити не имело такого значения, так что, возможно, думает мужчина, ассоциация возникла, когда он вспомнил похоронную процессию своего отца; как он, мальчишкой, смотрел в окно автомобиля и видел написанную на небе бипланом надпись, он летал над центром города в Финиксе воскресным утром — ОН ВОЗНОСИТСЯ. Каким-то образом этот слоган даровал ему мир, нужные силы, небольшое количество, но всё же; он мог стоять потом у края могилы с рыдающей матерью, мог сжимать её руку, утешать её и всё ещё поглядывать на отдалённую надпись в небе, смотреть, как послание медленно рассеивается в ясной синеве.

Теперь мужчина воображал себе соревнования «Сопвич кэмел», его привод для посадки — вешалка- плечики для проволочной распорки, два колеса сделаны из крышек из-под пива — он едет по рабочему столу, поднимается между его пальцев, начинает кружить над головой (некоторое время его пальцы будут играть роль пилота, а его губы — изображать работающий мотор). Вращая руками над рабочим столом, он писал в небе невидимое послание, созданное для того, чтобы придать ему сил: «ТЫ — ВОЗНОСИШЬСЯ, ТЫ — ЛЮБИМ, ТЫ — СЧАСТЛИВЧИК».

В конечном итоге на закате «Сопвич кэмел» вернулся туда, откуда взялся, остался на земле, когда мужчина покинул гараж и направился в нижнюю ванную, разделся, быстро принял душ, почистил зубы. Позже, из шкафа в комнате для гостей, он вытащил свой профессиональный прикид (голубая рубашка на пуговицах, серые брюки, красный галстук, мокасины, чёрные носки).

Уже одетый, осторожно прошёл через коридор, спустился вниз по ступеням, проскользнув мимо парадной двери, за которой Джулия наполняла кофейник у раковины. Затем, щурясь от утреннего солнца, двинулся вперёд с ключами от «субурбана» в руках (час пик вскоре застанет его нетерпеливо ждущим посреди уличного движения, безучастно переключающим радиостанции для стариков).

В квартале от центрального полицейского отделения мужчина остановился в кафе «Восход» выпить кофе. Одна чашка за другой, потом ещё одна — пока кофеин не оживил его.

Он заказал луковый рогалик и сливочный сыр, попросил в очередной раз наполнить ему чашку кофе. Это была самая трудная часть, вспоминал он, — найти в себе мужество заплатить по счёту, покинуть кафе, подойти к телефону-автомату.

Его пальцы дрожали, когда он набирал номер детектива Росаса (слишком много кофеина, убеждал он себя); розовое здание в испанском стиле, в котором располагалось отделение полиции, виднелось неподалёку и усиливало его возбуждение.

«Просто оставайся спокойным, — думал он. — Твой голос не должен звучать нервно, не вешай трубку».

Через несколько секунд Росас был у аппарата, вежливо выслушивая то, что торопливо говорил мужчина.

— Я постараюсь быть кратким, насколько возможно, потому что я знаю, что вы, вероятно, заняты, но у меня есть информация, касающаяся убийства Рональда Банистера, я видел вчера вечером ваше обращение, так что решил, что это неплохая идея — связаться с вами…

Очевидно, изумлённый таким скорострельным изложением, детектив не мог быть менее официальным.

— Да, сэр, я буду рад слышать, что вы можете рассказать, — откликнулся Росас — его голос — живой мелодичный испанский акцент, нечто мягкое и обыденное — почти поселил панику в животе мужчины. — Вы также правы в том, что я в данный момент занят — у меня на другой линии человек, — так что не сможете ли вы явиться ко мне лично, скажем, в девять или девять тридцать?

Только если Росас гарантирует конфиденциальность, уточнил мужчина.

— Вы упоминали об этом в обращении, это то, чего я хочу.

Детектив не запнулся ни на секунду, ответил без колебаний:

— Сэр, до тех, пор пока вы не замешаны в преступлении, положитесь на моё слово — это лучшее, что