вырвутся клубы пламени и обломки полетят вверх. Вместо этого мне показалось, что мескитовые деревья вдруг разлетелись на осколки, — это целая стая каких-то черных птиц сорвалась с веток и с громкими криками взмыла в небо; словно сердитое облако, они покружили над утесом, то взлетая, то снова опускаясь все разом, и наконец, когда грохот взрыва стих, вернулись на свои насесты.
Я медленно опустила ладони, прислушиваясь к резким крикам птиц.
— Сумасшедшие какие-то, — сказала я. — Они, наверное, спали, когда раздался взрыв. Им надо отсюда улетать, а то гром их прикончит.
И тут я вспомнила рассказ отца о том, как он убивал скворцов, когда был маленьким мальчиком. То же самое делали все его двоюродные сестры и братья. И бабушка тоже. В их городе все убивали скворцов.
— А все потому, что они срут повсюду, — говорил мой отец, — и шуму от них не оберешься. Да и вообще убивать их было весело, мне нравилось. За каждую птицу, которую нам удавалось поймать и придушить, мы получали по десятицентовику. Как-то раз почти пять долларов заработали, а на них в те дни жвачки и сухариков можно было купить целую уйму.
Это называлось Ежегодной Облавой Грохочущих Кастрюль.
Мужчины, женщины и дети высыпали на улицы города и шли по ним из конца в конец, колотя ложками по горшкам, кастрюлям и крышкам от мусорных ведер, чтобы напугать скворцов. От этого грохота птицы взлетали и часами оставались в воздухе, кувыркаясь над головами людей и ища тихое местечко, чтобы приземлиться, но его не было, и они кружили в воздухе, пока крылья не отказывались им служить, и тогда, измученные, они камнем падали вниз. Скворцы шлепались на землю, врезаясь в мостовые и тротуары, их тела устилали дворы и крыши домов. И тогда мой отец, его кузены, бабушка и все остальные пускали в ход ложки, как будто то были молотки.
— Тем, которые еще дышали и пытались взлететь, — рассказывал отец, — мы расплющивали головы. Иногда мы давили их ногами, а бывало и такое, что череп уже расколется, а крылья еще долго продолжают хлопать.
Моя мать терпеть не могла эту историю. И я тоже.
— Диккенс, мой папа убивал птиц. Это значит делать вот так.
Но он не обратил на меня внимания.
— Вот это грохнуло так грохнуло, — сказал он.
Потом он перевел глаза на кукольную руку и пристально смотрел на нее с минуту, вдавливая большой палец в пластмассовую плоть.
— У меня есть тайна, — выдавил он наконец.
— Какая?
— Только если я тебе скажу, ты никому не говори, ладно? Если Делл узнает, она меня убьет, и тогда у меня всегда будут одни неприятности.
— У меня тоже есть тайна.
Он посмотрел на меня.
— Расскажи сначала ты свою, а потом я свою, ладно?
— Ладно.
Мы оба уселись на утесе, подобрав под себя ноги, как индейские вожди. Потом я зажала Стильную Девчонку в кулаке, чтобы она не подслушивала. И прошептала ему свою тайну: сказала, что он — мой дружок, а я — миссис Капитан и что мне нравится в шутку целовать его губы.
— А-а, — сказал он, — моя тайна другая. У меня в комнате спрятан динамит, и для меня это очень плохо.
Динамит. Целых две шашки. Он нашел их в новой грохочущей дыре.
— Я обо всем тогда забыл, — сказал он, — и о том, что воровство до добра не доводит. Так оно и будет, вот почему это тайна.
— Я хочу посмотреть, — сказала я.
Он вздохнул и изобразил губами куриную гузку.
— Ну, не знаю, может быть, завтра, когда Делл поедет в город. Не знаю. Когда она уезжает, я остаюсь за старшего, так что могу сам о себе позаботиться, если надо.
— Покажешь, тогда поверю, — сказала я. — Покажешь, тогда оставляй руку себе, в подарок на день рождения.
Тут он должен был улыбнуться, но его лицо осталось неподвижным. Он снова посмотрел на руку.
— А как ее зовут?
— Арми, — ответила я.
— Это мальчик или девочка? Лучше бы девочка.
— Это мальчик.
— А ты откуда знаешь?
Я взяла руку и зажала ее между ног так, чтобы крохотная конечность торчала наружу, как эти штуки у мальчиков.
— Это еще ничего не значит, — сказал он.
— Значит, значат. Это одна штучка. У тебя такая тоже есть, я знаю. Я ее видела, когда мы целовались. Я видела, как она растет.
— Ничего ты не видела. Врешь ты все. У меня ее нет.
И он качнулся вперед, сложив руки поверх плавок. Поднялся легкий ветерок, взвихрил пыль и припорошил нас каменной мукой.
Я положила кукольную руку на его левое колено.
— Диккенс, я хочу взглянуть на динамит.
— Может быть, завтра, — сказал он, — когда Делл в город поедет. Не знаю.
— Но ведь ты же мой дружок, — сказала я.
— Я не знаю, что это такое, — ответил он, стащил с головы парик и бросил его мне на колени. — Пойду-ка я домой лучше.
«Я люблю тебя, — подумала я. — Мой дорогой, мой милый капитан».
И на вершине утеса над Столетним Океаном наши губы соприкоснулись на мгновение в послеполуденном свете, а потом мы в молчании побрели прочь, прислушиваясь на каждом шагу, не раздастся ли новый взрыв, но его так и не было.
Глава 20
Стильная Девчонка никак не затыкалась.
— У Диккенса есть подружка, — дразнила она меня. — Он твой дружок.
— Он мой муж, — отвечала я ей. — А я его жена.
— Он сонная лодка. Солнечное облако.
Было утро, до полудня еще далеко. И хотя Диккенс никогда не приносил мне еду раньше обеда, я уже сидела на крыльце и ждала, когда же он придет.
— Поцелуй меня, — попросила Стильная Девчонка.
— Гадость какая! Ты же девочка.
— Ну, пожалуйста. Поцелуй меня, и я стану мальчиком.
— Девочки с девочками так не целуются.
— Пожалуйста…
И я поцеловала ее, но это было совсем не то, что целоваться с Диккенсом; никакой щекотки в животе. Тогда я стянула ее губами с пальца и взяла в рот целиком, притворяясь, будто она форель, а я кит. У ее кожи был вкус мыла, а у волос — лакрицы. Меня затошнило. Я сплюнула ее в ладонь.
— Какая ты мерзкая, — сказала я.
Тут она должна была заплакать или начать жаловаться. Но вместо этого она расхохоталась.
