против тебя.
Услышав это, Люк пристыженно опустил голову. Совершенно очевидно, что Эдуар понял, что его племянник уже пытался посмотреть в лицо своему тайному страху и позорно, как трус, бежал от него.
– Прости меня, – тут же сказал дядя. – Я говорю это не для того, чтобы заставить тебя страдать, но из беспокойства за тебя. Ты останешься дома, Люк? Останешься и предашься медитации в божественном присутствии. И уцелеешь ради сохранения расы.
– Да, – ответил Люк, не поднимая глаз.
– Да благословит тебя Бог! – сказал Эдуар.
– И вас.
Но юноша все не отрывал глаз от пола и не видел, а только слышал, как дядя повернулся и решительно вышел из комнаты.
Люк сел на край кровати и тревожно вздохнул. Он очень любил своего дядюшку и знал, что Эдуар никогда не пришел бы предупредить его, не будь на то самой серьезной причины.
И пока Люк сидел на кровати, размышляя и прислушиваясь к звукам просыпающегося дома, к шагам и голосам рыцарей, направлявшихся в столовую залу для завтрака, он впал в странное состояние полусна- полубодрствования.
И он увидел свою возлюбленную, зовущую его с поля битвы, окруженного болотами и виноградниками: «Люк, Люк де ля Роза, помоги мне!» Она стояла на коленях на пропитанной кровью земле, а вокруг нее тысячи воинов рубились на мечах и топорах. Безжалостный рой стрел проносился мимо нее. «Люк! Люк! Спаси меня!»
Посреди тьмы и мрака она была светлым и ярким пятном, сиявшим как путеводная звезда. Даже когда она звала его, лицо ее оставалось спокойным и прекрасным.
И вдруг он увидел, как огромная мрачная тень метнулась к ней и занесла над ее головой большой топор, чтобы расколоть ее сияющее лицо надвое. Выражение ее лица не изменилось. Она просто милостиво подняла белую руку, даруя своему убийце прощение.
Зачарованный этим видением, Люк встал, сжимая кинжал.
Лицо и фигура Сибилль вдруг превратились в лицо и фигуру его матери, и ее лицо тоже, хотя и по- своему, было бледным и прекрасным, фигура прямой и изящной, а глаза… глаза были такими ясными, такими уверенными. Она была еще стройной, волосы ее еще сверкали золотом. И она стояла, прижимая к груди красивые руки, выступающие из длинных, изящно вышитых рукавов.
– Люк, – сказала она взволнованным тоном. – Ты должен немедленно присоединиться к остальным воинам. Ты нужен своей возлюбленной… Защити ее, пока не поздно…
Когда Люк пришел в себя, было уже утро и много часов прошло с рассвета. К его ужасу, дом был тих. Он распахнул ставни и увидел, что войско его дяди уже покинуло замок и огромный двор, где было собрано множество карет и повозок, теперь пуст. Невероятно было, что он проспал так долго и не слышал ни скрипа колес, ни стука копыт.
Люк встал и направился в конюшню. Оттуда на своем белом жеребце он поскакал на северо-восток, где был его дом. Добрался он туда за несколько часов, уже после полудня, радуясь тому, что видит знакомые очертания родного замка с его темными на фоне неба зубчатыми сторожевыми башнями. Но, к его великому сожалению, двор замка также был пуст. Не было ни воинов, ни повозок. Отец и Эдуар уже уехали.
Люк подъехал к главному входу в замок и привязал там коня, а потом тихонько, по боковому коридору, прошел в покои матери.
Он не позволит себя обмануть. Безоговорочно веря в силу амулета, он снял с себя меч и кинжал и оставил перед ее дверью. В ее комнате не должно было быть оружия, а Люк был теперь достаточно силен для того, чтобы защититься от нее физически.
Прошло уже много лет с тех пор, как он видел ее в последний раз, но Люк все еще помнил, где лежал ключ. Отец никогда не менял место, где он хранился. Со страхом и волнением он повернул ключ и толкнул тяжелую деревянную дверь.
Высокая фигура стояла у зарешеченного, но не закрытого ставнями окна, выходившего на расположенный внизу виноградник: стройная женщина, одетая в шерстяное платье изумрудного цвета, полупрозрачный шелковый фартук цвета морской волны и покрывало такого же оттенка, поверх которого был надет золотой обруч. Косы ее были обвиты вокруг головы, а руки сложены впереди. Она повернулась к Люку и посмотрела на него.
Он громко ахнул, потому что уже забыл, насколько она хороша, насколько выразителен взгляд ее бирюзовых глаз.
– Люк, – сказала она тем же тоном, какой он слышал во сне. – Люк, благодарение Богу! Дорогой мой! Сынок…
Она раскрыла руки навстречу ему, и длинные полупрозрачные рукава распахнулись, как крылья ангела.
И в тот же миг он принял решение подойти к ней и, возможно, испытать то блаженство, которое до сих пор лишь снилось ему.
И он подошел, и в тот же миг ощутил это блаженство: руки матери обвились вокруг него, и он услышал ее задыхающийся от любви голос, прошептавший ему на ухо:
– О, сынок, сынок, как долго вы страдали из-за меня, и ты, и твой отец… – Неожиданно она отпрянула и отстранила его на расстояние вытянутой руки, чтобы полюбоваться им. – Ах, как ты вырос!
«А какой маленькой ты стала!» – подумал Люк.
– Как ты похож на отца! Как прекрасно! Это просто чудо! – восклицая, продолжала она и вдруг рассмеялась таким звонким смехом, что Люк рассмеялся вместе с ней, смеясь и рыдая одновременно. – Люк, дорогой, неужели это ты? – Она снова схватила его так порывисто, что Люк испугался, – и опять рассмеялась.
