Я отвечала неохотно.
— Он пока ни разу не назвал его имени. Но клеймит всех, кто обладает богатством, властью и предан искусству.
Джулиано опустил голову, и вьющиеся каштановые волосы упали ему на лицо.
— Почему он ненавидит отца? Отец сейчас так страдает… Мне невыносимо слышать его стоны. Почему кому-то хочется уничтожить все то, что сделала моя семья для Флоренции? Всю красоту, картины, скульптуры, философию… Отец добрый человек. Он всегда щедро одаривал бедных… — Юноша снова поднял голову и взглянул мне в глаза. — Вы ведь не верите всему этому, мадонна? Или вы теперь тоже примкнули к «плаксам»?
— Разумеется, нет! — Я так возмутилась, что мой гнев сразу убедил его. — Меня бы вообще здесь не было, если бы не возможность повидать вас. Я презираю фра Джироламо.
Он облегченно вздохнул, успокоенный моими словами.
— Я так рад… Лиза… Я могу вас так называть? — Я кивнула, и он продолжил: — Лиза, я сожалею, что мое горе вторгается в наше свидание. Ведь я пришел поговорить о деле, которое может показаться вам нелепым…
Я перестала дышать.
— После того вечера, когда вы посетили наш дом, я больше не мог ни о чем думать, как только о вас, Лиза. И хотя я слишком молод, да и у моего отца могут найтись возражения, я ничего так не хочу, как…
Он смутился и, потупившись, пытался найти подходящие слова. А я едва могла поверить тому, что слышала, хотя часто мечтала именно об этом.
Джулиано так и не отпустил моей руки, все крепче сжимая ее, мне даже стало больно. Наконец он поднял взгляд и выпалил скороговоркой:
— Я люблю вас… Это ужасно, я не могу спать по ночам. Без вас мне и жизнь не нужна. Я хочу, чтобы мы поженились. Пусть я молод, но достаточно зрел, чтобы разобраться в своих желаниях. В отличие от моих сверстников я знаю, что такое чувство ответственности. Уверен, отца устроил бы более выгодный брак, но, когда ему станет лучше, я, несомненно, сумею его убедить. Нам придется выждать год, может, два, но… — В конце концов, он задохнулся и, глотнув воздуха, сказал, глядя на меня сияющими глазами, в которых не было больше слез, а был один лишь страх: — Но сначала я должен знать, что вы чувствуете.
Я отвечала, не задумавшись ни на секунду.
— Я бы тоже этого хотела всем сердцем. — Его улыбка меня ослепила.
— А ваши чувства?..
— Они такие же, как у вас, но, — тихо добавила я, — отец никогда не даст мне своего благословения. Он-то как раз и примкнул к «плаксам».
Энтузиазм Джулиано был безграничен.
— Мы могли бы с ним поговорить. Если бы мы не потребовали приданого… Если бы выплатили ему такую сумму, чтобы он больше не работал… Я встречался с мессером Антонио. Он всегда весьма почтителен и кажется мне разумным человеком. — Джулиано замолк, размышляя. — Отец слишком болен, чтобы заниматься этим вопросом… Но я переговорю со старшим братом, Пьеро. Я найду нужные доводы. К тому времени, как отец поправится, о помолвке уже будет объявлено. Он всегда потакал моим желаниям, и на этот раз исключения не будет.
Джулиано говорил с таким необузданным оптимизмом, что я невольно прониклась его уверенностью.
— Разве такое возможно?..
— Более чем возможно, — уверил меня он. — Все решено: я сам займусь этим. Им не удастся меня разубедить. Я сегодня же переговорю с Пьеро, а наутро начну новую атаку, если понадобится. Завтра же отчитаюсь вам о своих успехах. Где встретимся и когда?
— Здесь. — Лучшего места для тайного свидания я не могла придумать. — И в это же время.
— Значит, завтра вечером.
Внезапно он наклонился и поцеловал меня прямо в губы. Я от неожиданности слегка отпрянула, но, не буду лгать, быстро ответила на его поцелуй с не меньшим пылом.
Это, разумеется, побудило наших спутников сразу подскочить к нам и растащить в стороны. Моего Джулиано сопроводили к ожидавшей карете, а Дзалумма привела меня обратно к церкви.
По дороге я ей шепнула:
— Я глупая или это действительно возможно? — Ее рука, лежавшая на моем плече, направляла меня; взгляд рабыни был прикован к толпе, до которой оставалось еще несколько шагов.
— Нет ничего невозможного, — ответила Дзалумма. На сей раз, мне не пришлось изображать нетвердый шаг.
XXX
Ночью я не сомкнула глаз, зная, что на другом берегу Арно Джулиано тоже, скорее всего, не спит. Я перестала терзаться, узнав, что Леонардо предпочитает мужчин; я уверила себя, что его восхищенный взгляд был не более чем взглядом художника, оценивающего возможную модель, и ничем другим. «Друг», написал он, в точности то, что и подразумевал.
Но Джулиано… Красивый, умный, понимающий в искусстве и к тому же молодой, как и я… О лучшем муже нельзя было и мечтать. И любовь, которую он испытывал ко мне, пробудила ответное чувство. В то же время я не могла представить, чем на этой земле можно было бы подкупить моего отца — золотом, драгоценностями, дворцами, — чтобы он согласился выдать меня за Медичи.
Той ночью я молилась Всевышнему, чтобы Лоренцо поправился и позволил Джулиано жениться на мне, чтобы Всевышний смягчил сердце моего отца и тот согласился на наш союз. Я молилась также, чтобы портрет, который заказал Великолепный, был все-таки написан.
И задолго до рассвета, когда тьма только-только начала отступать, я вдруг сделала неприятное открытие: незнакомец, кивнувший мне в храме, был тем самым человеком, который стоял позади меня в Сан-Марко и помог мне подняться с пола в тот день, когда умерла мама.
Утром отец с удовольствием услышал, что я снова хочу побывать на мессе в Сан-Лоренцо. Я устала после бессонной ночи и почти не ела в тот день из-за волнений, так что моя бледность, как я надеялась, послужит хорошим оправданием, когда мне понадобится снова выскользнуть из храма.
Настало 6 апреля. Я запомнила дату, ибо в тот день произошло очень многое.
С утра было ясно, но к заходу солнца небо заволокло черными тучами, ветер нес с собою запах дождя. И если бы я так отчаянно не стремилась увидеться с Джулиано, а мой отец так неистово не жаждал услышать проповедь нового пророка, мы наверняка остались бы дома, чтобы не попасть под неминуемый ливень.
Перед собором Сан-Лоренцо собралась еще большая толпа верующих, чем накануне, и никакая непогода им не помешала.
И снова я была вынуждена встретиться с графом Пико, который поприветствовал нас, как всегда, до приторности вежливо, и фра Доменико, который держал нам места возле кафедры, а потом исчез. Я очень нервничала, потому плохо помню всю службу и проповедь, но первые слова фра Джироламо были произнесены с таким напором, что мне никогда их не забыть. — Ессе gladius Domine super terram cito et velo-citer! — прокричал он с таким неистовством, что многие прихожане охнули. — Се, меч Господень на Землю призываю, и скоро!
Прихожане сразу умолкли. Под сводами огромного собора слышались лишь хриплые, исступленные заявления Савонаролы. Господь говорил с ним, провозгласил Джироламо. Прошлой ночью он попытался написать проповедь о воскресшем Лазаре, но нужные слова ускользали от него, пока сам Господь не вложил их в уста своего проповедника. Терпению Всевышнего пришел конец, Он больше не намерен сдерживать свою карающую десницу. Судный день грядет, Судный день уже близок, и теперь ему ничто не помешает. Пощада ждет только преданных вере. Проповедник говорил так убедительно, что мне стоило больших трудов не испугаться.
Было жарко и душно. Я прикрыла веки и покачнулась, а потом вдруг поняла, что должна немедленно выбраться из толпы, иначе мне действительно станет плохо. В отчаянии я схватила за руку Дзалумму. Она давно ждала от меня сигнала, но, увидев, что я не притворяюсь, не на шутку встревожилась.
— Мадонне плохо, — сказала она моему отцу, но он опять был полностью поглощен речами проповедника и не стал ее слушать. Поэтому Дзалумма на свой страх и риск протолкнула меня сквозь толпу
