ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА
Не знаю, каким чудом я сумел вместе с телом Яна вскарабкаться на лошадь и проделать мучительно долгий путь до жилища Арминия, не потеряв по дороге сознания и не свалившись на обледенелую землю. Знаю только, что под конец путешествия я находился на грани между жизнью и смертью и, если бы не необходимость завершить печальный ритуал, чтобы освободить душу сына, я бы перешел эту грань.
Когда я въехал в укромную долину, где стоял дом Арминия, день успел погаснуть. Я слез с лошади и положил тело малыша на мягкое ложе из опавшей хвои. Под оранжево-красными лучами заходящего солнца я завершил ритуал освобождения. Сил на погребение сына у меня уже не было, и я решил попросить Арминия мне помочь.
Меня встретил пустой дом и холодные угли очагов. Но несмотря на очевидную безнадежность, я все продолжал громко звать Арминия. Затем, окончательно отчаявшись, стал призывать Архангела. Единственным ответом было эхо, повторявшее мой хриплый, исступленный голос.
Я понял, что погребение придется отложить до утра. Последние капли сил я потратил на то, чтобы разжечь очаг, возле которого свалился и заснул. Утром я набрал дров из поленницы, сложил костер и предал огню останки моего малыша. Я смотрел, как вместе с темным дымом к небесам устремляется чистая душа Яна.
Эти строки я пишу, сидя возле очага. Я должен запечатлеть на бумаге каждую мелочь, поскольку уверен, что в будущем эти записи мне очень пригодятся.
Я решил провести здесь несколько дней, чтобы восстановить силы. Во мне теплится надежда, что Арминий вернется, но интуиция утверждает обратное. Старик не зря предупредил меня тогда. Если он не появится, я возьму 'Меньший ключ Соломона' и еще несколько книг и отправлюсь в Голландию. Я намерен вернуться домой, хотя и знаю, что моя прежняя жизнь окончилась навсегда.
Я смотрю на пламя и в его языках без всякой магии вижу свое будущее. Я оказался на развилке двух дорог.
Первая – та, что я отверг, ведущая к жизни любящего и любимого семьянина, окруженного детьми и заботой счастливой и верной жены, с которой он шагает рука об руку, отсчитывая годы. Жизнь, где есть смех и слезы, споры, обидные слова и слова примирения; жизнь, где меня ждали бы десять тысяч утренних поцелуев и еще десять тысяч на сон грядущий, где иногда я бы в сердцах хлопал дверью, а потом нехотя просил прощения. Жизнь, где дети незаметно вырастают, и ты гордишься ими и радуешься, что у них появляются свои семьи. А потом – звонкий смех внуков и сознание, что жизнь прожита не зря. Покойная старость и такой же покойный отход в мир иной... Все это могло бы стать моей жизнью.
Но ради тех, кого я люблю, ради тех, кого не знал и не узнаю, я не имею права избрать эту дорогу. У меня совсем другая судьба.
Меня ждет одинокая жизнь, лишенная женской любви и детского смеха (пока Влад жив, моему потомству будет грозить опасность). Меня ждут десять тысяч дней, проведенных среди угрюмой тишины кладбищ в охоте за 'потомством' Влада. Десять тысяч ночей я проведу в трущобах чужих городов, спасая незнакомых людей все от того же 'потомства'.
Возможно, мне понадобится не один десяток лет, прежде чем я обрету силы для завершающего сражения.
Я без колебаний избираю этот путь, на который еще не ступала нога человека. Я пойду по нему, чтобы жизненные дороги других людей были прямыми и безопасными, а их сны не наполняли кошмары. Это единственная возможность спасти моих близких, чья кровь взывает ко мне, стекая с рук Колосажателя.
Justus et pius.
Я отомщу за всех.
Эпилог
ДНЕВНИК МЕРИ ЦЕПЕШ-ВАН-ХЕЛЬСИНГ
Наконец Брам вернулся...
Казалось бы, я должна испытывать несказанную радость. Все страхи остались позади. Сын, с которым было сопряжено столько опасностей и ради которого принесено столько жертв, опять рядом со мною.
Но какой ценой куплено все это? Какой немыслимой ценой?
Герда давно уже обосновалась в моей спальне. Я боюсь оставлять ее одну, особенно по ночам. Часто в самую глухую полночную пору меня будит ее звонкий смех. У меня начинает колотиться сердце. Я сажусь на постели и слушаю. Этот голос мне хорошо знаком, и принадлежит он не Герде, а сестре Аркадия. Иногда в голосе Жужанны слышится раздражение, а бывает, она начинает сердито кричать.
Я знаю, на кого она кричит. На
Чуть более двух недель назад Герда вдруг вскочила с постели и страшно закричала голосом Жужанны.
Я мгновенно проснулась. Герда стояла посреди спальни. Белая ночная рубашка делала ее похожей на призрака. Она обхватила голову руками, широко расставив локти. На бледном лице двумя бездонными колодцами темнели ее глаза.
– Убийца! Ты убил моего ребенка! Ты заплатишь мне сполна!
Герда упала на колени и зарыдала. Сквозь всхлипывания прорывались слова:
– Ян... Ян... милый мой малыш...
Я слушала, оцепенев от ужаса. Сначала меня прошиб пот, затем, невзирая на теплое одеяло, я затряслась от холода. Стенания Герды не прекращались. Они разрывали мне сердце. Я больше не могла оставаться в постели и, спешно нацепив шерстяные носки, ступила на холодный пол и опустилась рядом с Гердой.
