– Послушайте, инспектор, я, кажется, уже принес вам свои извинения…
– Разве?
– Хорошо, – Марин коснулся края стола ребром ладони. – Я сейчас приношу вам свои извинения. Теперь вы удовлетворены?
– Я буду удовлетворен только тогда, когда надену на тебя наручники и в таком виде доставлю в Департамент.
На лице Марина появилась странная гримаса, которая выражала одновременно презрение и сочувствие. И все это я должен был принимать на свой счет.
– Вот только не нужно этой дешевой патетики, инспектор, – Марин тяжело вздохнул. – Ваше начальство сейчас лишено возможности слышать вас, а потому некому оценить вашу несгибаемую преданность служебному долгу.
– Я…
Марин не пожелал слушать меня.
– Вы хотите получить объяснения по поводу того, что произошло вчера?
Я замер, как сеттер, сделавший стойку на затаившуюся в кустах куропатку, которую он пока еще не видел, но уже чувствовал, что дичь где-то рядом.
Марин поднял бокал и выжидающе посмотрел на меня.
Помедлив секунду, я взял со стола свой бокал.
Марин улыбнулся.
– За взаимопонимание, – вновь провозгласил он и коснулся своим бокалом края моего.
Сделав глоток вина, я поставил бокал на стол и наколол на зубец вилки одну из гигантских креветок.
Марин тоже взялся за вилку.
– Вы говорите на суахили, инспектор? – спросил он.
Едва только Марин произнес эти слова, в моем подсознании включилась кодовая система, открывающая доступ к словарному запасу и грамматике названного языка.
Я коротко кивнул и подцепил на вилку морской гребешок.
– Отлично, – Марин с ходу перешел на суахили. – Полагаю, что, помимо нас, в этом кафе язык суахили никому не знаком. Мне не хотелось бы, чтобы предмет нашего с вами обсуждения сделался достоянием гласности.
– Я не брал на себя обязательства хранить молчание, – заметил я.
– Полагаю, инспектор, у вас не возникнет желания делиться со своим начальством тем, что станет вам известно в ходе нашего разговора, – улыбнулся Марин. – Мне кажется, что для вас все складывается не так уж плохо. Картина возвращена в коллекцию графа Витольди, и никто, кроме нас с вами, не знает, каким образом это произошло.
– Чего ради нужно было устраивать суету вокруг картины, которая, как мы оба понимаем, не представляет собой никакой ценности? – спросил я.
– Это был эксперимент, – ответил на мой вопрос Марин.
Вилка с насаженным на нее гребешком зависла в воздухе, не добравшись до моего рта.
– Эксперимент? – мне показалось, что я ослышался.
– Именно так, – подтвердил Марин.
Я не смог удержаться от язвительного замечания:
– Прежде ты не воровал картины.
Марина, похоже, обидели мои слова.
– Не думаю, что это можно считать воровством, – сказал он. – Я же собирался вернуть картину хозяину. Кроме того, Витольди даже не обратился в полицию.
– Об этом я хотел бы узнать поподробнее, – я попробовал чуть подкопченную устрицу и остался весьма доволен ее нежным вкусом.
Марин самодовольно улыбнулся. Должно быть, он полагал, что сию часть головоломки я должен был разгадать, и его самолюбию польстило то, что мне это не удалось.
– Граф Витольди попросту не заметил исчезновения картины. Прежде чем снять «Утро» со стены, я сделал с него голографическую копию, после чего установил воспроизводящий чип на том месте, где должна была находиться картина. Правда, здорово придумано?
Марин глянул на меня, как будто ожидал услышать слова похвалы.
– После этого ты намеренно засветился при временном переходе и позволил конфисковать свой груз, в котором находилось «Утро», – продолжил я начатую Мариным историю. – Ты знал, что кто-то из Отдела искусств явится сюда, чтобы вернуть картину ее законному владельцу, и заранее подготовил засаду.
– Совершенно верно, – подтвердил мою догадку Марин. – Я явился в местную жандармерию с документами на имя комиссара Мегрэ, прибывшего из Парижа, чтобы задержать знаменитого Лондонского Похитителя Картин. По имевшимся у комиссара сведениям, Лондонский Похититель намеревался приехать в Канны и похитить картину «Утро» из коллекции графа Витольди. Уверяю вас, инспектор, я представил вас самым наилучшим образом. В соответствии с моей характеристикой, вы являлись похитителем-
