попытка выбраться из бесконечного галлюциногенного бреда. Или хотя в какой-то степени систематизировать его, навесив ярлыки на понятия и образы, с которыми приходится сталкиваться регулярно… Но если гаста на самом деле нет, значит, все это его собственные мысли? Он вложил их в уста вымышленного существа, чтобы таким образом поговорить с Богом. С Анубисом, плешь на его собачью голову.
Он убрал ладони от лица.
Гаст никуда не делся. Стоит и ковыряет когтем меж зубов. И взгляд у него какой-то… Насмешливый, что ли? Или – похотливый? Так хищник смотрит на жертву, когда понимает, что ей уже не уйти.
Или это все же Анубис?
Тогда что у него в башке?
– Пойдем, – коротко кивнул гаст.
– Куда?
– Ты хочешь пить. Я хочу разорвать кому-нибудь горло.
Он все еще не мог поверить, что это происходит на самом деле. Ну, ладно, говорящий гаст – это еще можно понять. И даже принять. В какой-то степени. Жесть с ним, нехай себе разговаривает. Пусть философствует, рассуждая о черных дырах, струнах и бранах. Ну, хорошо, он даже готов был смириться с тем, что гаст вполне себе прилично одет и от него не воняет собачьей мочой и трупной гнилью, а пахнет каким-то дорогим парфюмом. Все бы ничего, если бы не одно. Если бы это был настоящий гаст, он первым делом загрыз бы его. Разве нет?
– Нет, – качнул головой гаст. – На всех подряд бросаются только сырцы. Главным образом потому, что сами до смерти напуганы. Ты даже представить себе не можешь, на что, по мнению сырца, похож человек.
– А полностью сформировавшийся монстр снова видит человека?
– Нет, но я приспосабливаюсь к новой ситуации. Я вешаю на то, что вижу, бирку «Се Человек».
– И как? Помогает?
– Отчасти. Зависит от конкретного человека.
– То есть мы способны сосуществовать? Я имею в виду, люди и твари?
Гаст в задумчивости почесал шею:
– Не думаю.
– Тогда, чем все это закончится?
– Я тебе кто, прорицатель? – насмешливо взмахнул руками-лапами гаст. – Прежде подобного не случалось. Вернее, случалось, конечно, но не в таких масштабах. Случаи были по большей части единичные и носили локальный характер. А знаешь, почему? Потому что мозги у людей не были промыты так, как сейчас. В те времена, если человек хотел объясниться в любви, он открывал томик Петрарки. А сейчас заучивает какой-нибудь дурацкий рекламный слоган. Самое отвратительное, что это никого не пугает. Хотя должно бы.
– Я что-то не улавливаю связи между гастами и Петраркой.
– Ты можешь прочитать хотя бы пару строк из Петрарки?
– Нет.
– На вид тебе лет семнадцать…
– Восемнадцать.
Он удивился.
Ага! Он начал вспоминать.
И повторил:
– Мне восемнадцать лет.
– У тебя есть девушка?
– Конечно.
– Как ее зовут?
– Светлана.
– Блондинка.
– А что?
– Светлана – подходящее имя для блондинки. Вот Галина, скорее всего, брюнетка. Ведь так?
– Так.
– И о чем вы с ней разговариваете?
– Ну… – Он задумался. – О разном…
А в самом деле, о чем?
Гаст направил на него кривой, выщербленный коготь и в усмешке оскалился.
– Подумай на досуге, откуда шогготы появляются.
– А откуда они появляются?
– Я же сказал, подумай.
Гаст повернулся к нему спиной, чуть наклонился и подался вперед, чтобы выглянуть из-за ствола дерева, служившего ему укрытием. Оценив обстановку, он удовлетворенно кивнул и глянул через плечо на собеседника:
– Ну, что, идем?
– Идем, – согласился тот.
Он не раздумывал, потому что знал, был уверен в том, что на самом деле гаста не существует. Что это всего лишь плод его воображения. Видно, он все же чего-то перебрал. Все придет в норму, встанет на свои места, вернется, куда положено, как только он убедится в том, что никто, кроме него, не видит этого гламурного гаста. Черт возьми, тогда-то ему точно придется исчезнуть!
Он все еще чувствовал слабость, его слегка подташнивало, но это не могло помешать ему дойти до ларька и купить бутылку воды.
– Идем, идем! – помахал он рукой припавшему к стволу дерева и почти слившемуся с тенью гасту.
Может быть, он там и останется? Растворится во тьме?
Он негромко хохотнул, решив, что это было бы забавно.
Хотя – почему?
Может быть, он ошибался и ничего забавного в этом не было?
Он оглянулся.
Гаст следовал за ним. Их разделяли два шага.
Со стороны, если особенно не приглядываться, гаст походил на человека. Только шел немного странно – ссутулившись, разведя руки в стороны, как будто они ему мешали. И – шлеп! шлеп! – хлопал по асфальту резиновыми вьетнамками.
Ладно, подумал он, давай, шлепай, посмотрим, что ты запоешь, когда мы на свет выйдем.
Ларек грязно-зеленого цвета с аляпистой, окантованной елочной гирляндой из мелких разноцветных лампочек вывеской «Торговое товарищество Барыгин и Нелюдимов» стоял напротив входа в продовольственный магазин, запертый по случаю ночного времени. У двери, закрытой стальной решеткой с навесным замком, топтались четверо ребят в широченных штанах, в разноцветных майках, облепленных дурацкими наклейками, и в узбекских тюбетейках, на которые в последнее время мода пошла, как в предвоенные годы. У одного из парней на шнурке, перекинутом через шею, висел то ли эмпетришник, то ли переделанный под плеер тифон, издающий совершенно непотребные завывания. Вроде мартовских котов, только еще нуднее, заунывнее и противнее. Называлась эта вывернутая нудь синти-стрип-поп-группа «Стиратели» – новый молодежный музыкальный проект-однодневка не то из Минска, не то из Бишкека. Целевая аудитория – второгодники из профтехучилищ. Поглядывая вскользь да искоса на приближающегося к ним чужака, ребята старательно делали вид, что им нет до него никакого дела. И это было плохим признаком – значит, собираются докопаться. Ждут, когда он ближе подойдет. А пока делают вид, что о чем-то разговаривают, и нарочито громко ржут.
Он на ходу оглянулся. Гаст по-прежнему держался в двух шагах позади него.
Ладно…
Стараясь не глядеть в сторону ребят, он подошел к ларьку, сунул руку в карман, нащупал мятую купюру и начал изучать ассортимент, выставленный за зарешеченным стеклом. Черт их знает, может, им
