– Ну так что? – посмотрел на девушку ка-митар. – Бальке мы уже обсудили. Какие еще будут темы для разговоров?
– Разве я должна их предлагать? – удивилась Мейт.
– Ты же хозяйка.
– А ты ка-митар.
– Ну и что?
Мейт недоверчиво поджала губы.
– Первый раз вижу ка-митара, который не пытается навязать собеседнику свою тему. Или у тебя это не получается?
– Ну почему же, – с обидой – профессиональная честь задета! – приподнял узкий подбородок святоша. – Если бы я захотел, то за пару минут раскрутил бы тебя на покупку трех цитатников.
– Зачем мне три?
– Один оставишь себе, два других подаришь знакомым.
– Сомневаюсь, – скептически усмехнулась Мейт.
– Напрасно, – всего-то и сказал ка-митар.
И с видом, самоуверенным донельзя, бальке из бутылки глотнул.
– Так чего же ты ждешь? – спросила Ут-Харт.
– Не видишь, что ли? Бальке пью. – Святоша еще раз демонстративно приложился к бутылке. – К тому же я сейчас не на работе.
– Как это? – не поняла Мейт.
– В гостях вроде бы, – ответил ка-митар и замер, ожидая, как отреагирует на такое заявление хозяйка.
Мейт взяла большую кружку и не спеша, по краешку, чтобы не было пены, перелила в нее бальке.
– Зовут-то тебя как, гость дорогой? – вопрос был задан с насмешкой, но без желания обидеть.
– Ири Ше-Рамшо, – представился ка-митар. – Послушник шахана, что в секторе Тар-Кус.
– И давно ты там послушничаешь?
– Да сколько себя помню, – улыбнулся ка-митар. – Я сирота, воспитывался в приюте при шахане. Пел в хоре, помогал толкователям службы проводить. Много чего делал, все при шахане. Так и остался там. Можно сказать, что все решил за меня Ше-Шеол. А можно все списать на обстоятельства и на то, что у меня просто не было выбора.
Ири не помнил Дня, хотя и родился за два больших цикла до заката. Быть может, потому, что воспитанники приюта при шахане большую часть времени проводили в больших холодных сумрачных помещениях, которые служили им одновременно и спальнями, и классами для занятий, и мастерскими, в которых изготовлялись схороники, пересчетки, наклейки с символикой культа, открытки с фотографиями патернального ка-митара и прочих высших иерархов культа. От того времени в памяти Ше-Рамшо остались только неизменно сырые простыни и неприятное ощущение от застывшего на пальцах клея – все равно как кожа шелушится. Помнились еще гнусные ухмылочки старших воспитанников, хотя историй, что рассказывали они малышам, Ше-Рамшо вспомнить не мог. Или же не хотел вспоминать? А вот чувство гадливости осталось. И еще в промозглую, дождливую погоду у Ше-Рамшо жутко ныли суставы пальцев рук. Особенно суставы большого и среднего пальцев левой руки.
Ше-Рамшо точно не помнил, как оказался в посудомойке. Горячей воды в шахане не бывало в принципе. Когда старшему толкователю шахана требовалось попарить ноги, воду для него грели в огромном, двадцатилитровом баке из нержавейки. Для посудомоев воду никто не грел, а самих их к плите и близко не подпускали. Деньги, что выдавал настоятель для приобретения моющих средств, старшие воспитанники тратили на бальке, а обезжиривающий гель и пенящийся порошок на посудомойке заменяла стопка старых газет, которыми следовало тереть тарелки, сдирая с них жир и присохшие остатки пищи. Работа была противной – огромное корыто чугунной раковины с хлещущей в него струей ледяной воды, вонь гниющих отходов из мусорных баков, что стояли в проходе рядом с посудомойкой, вечно скользкая грязь под ногами – и физически тяжелой для шестилетнего паренька. Мокрые тарелки постоянно норовили выскользнуть из рук, а за разбитую посуду полагался крепкий подзатыльник от старшего воспитанника, выполняющего роль надзирателя. Милые воспоминания о радостном и беззаботном детстве.
– И ты никогда не жалел о том, что стал ка-митаром?
– Жалел не жалел, – святоша задумчиво качнул бальке в бутылке, – какое это имеет значение?
– Но ты не хотел бы изменить свою жизнь?
– А какой в этом смысл? – Ше-Рамшо посмотрел на Мейт так, словно она спросила, не хочет ли он забраться в мешок с ядовитыми жуками. – Может быть, мойщик витрин живет лучше, чем ка-митар? Или у него работа интереснее?
– Мойщик витрин по крайней мере не навязывает никому свои услуги! – с непонятным для нее самой раздражением ответила Мейт.
– Умение должным образом предложить клиенту свои услуги, – ка-митар сделал особый акцент на слове «предложить», которым заменил слишком уж резкий глагол, использованный Мейт, – это, между прочим, тоже своего рода искусство. Ни один человек просто так свои рабуны не отдаст.
– Я, кстати, собиралась купить у тебя брошюру только ради того, чтобы ты перестал ломиться в дверь, – заметила Мейт.
– Вот видишь, – одобрительно улыбнулся Ше-Рамшо. – Ты уже начинаешь понимать, в чем тут дело.
– Ты продаешь бога.
