– Ты уже помог мне, – с благодарностью улыбнулся Геннадий Павлович. – С остальным мне предстоит разобраться самому.
– У тебя уже есть какой-то план?
– Ну, какой здесь может быть план, – развел руками Геннадий Павлович. – Спрятаться я не могу…
– Почему?
– У меня ложные воспоминания. – Геннадий Павлович поднял вверх указательный палец. – И не исключено, что еще далеко не все их блоки сработали. Бог знает, что мне напихали в мозги. Быть может, мне достаточно услышать слова диктора «Доброе утро, друзья!» или просто взглянуть на восходящее солнце, чтобы отправиться туда, где меня будут ждать с распростертыми объятиями. Нет, Юлик, для того чтобы они вновь не перепрограммировали мои ложные воспоминания, я должен вести себя в точности так, как они ожидают.
– Что можно предпринять в такой ситуации? – недоумевающе приподнял брови Юлий Никандрович.
– У меня остаются сны, которые никто не может контролировать. Во сне я и попытаюсь отсеять ложные воспоминания.
– А потом?
– Потом видно будет. Быть может, я вспомню что-то такое… Ну, не знаю, – Геннадий Павлович махнул рукой. – Не стоит загадывать наперед.
Губы Юлия Никандровича тронула вялая улыбка.
– Ты и прежде не планировал ничего дальше, чем на неделю вперед.
– Вот видишь! – лукаво подмигнул Геннадий Павлович. – Значит, я уже начинаю обретать прежнюю форму.
– Ох, Генка, – с сомнением покачал головой Юлий Никандрович. – Ввязался ты в историю. Предупреждал ведь я тебя, что добром это не кончится!
– Ладно, Юлик, – недовольно поморщился Геннадий Павлович. – Что уж теперь…
– И то верно, – тяжело вздохнул Юлий Никандрович.
– Я пойду, – Геннадий Павлович положил руки на край стола, собираясь подняться. – Ты посиди еще, сандвич съешь, ей-богу, вкусно.
Юлий Никандрович покосился на сандвич так, словно это была крыса, зажаренная на вертеле.
– Ты звони, если что, – произнес он не очень-то уверенно.
– Непременно, – Геннадий Павлович поднялся на ноги.
– Ген, – окликнул его Юлий Никандрович.
– Да? – обернулся Геннадий Павлович.
– А как там с программой генетического картирования? Ну, я имею в виду, в твоих воспоминаниях?
– Погано, Юлик, – покачал головой Геннадий Павлович. – Очень погано. Если и на самом деле все так пойдет, то лучше и не начинать.
Юлий Никандрович ждал подробностей. Его действительно интересовала возможность создания Международной программы генетического картирования. Но Геннадий Павлович был не расположен к беседе на данную тему. Ему было противно вспоминать о прошлом, которого, как выяснилось, на самом деле не было. И вовсе не потому, что это был гнусный обман, а потому, что вел он себя в смоделированной ситуации, как полный болван, не способный к самостоятельному мышлению. Он лишь глотал все, что ему предлагалось, не задаваясь вопросом – а стоит ли? Улыбнувшись с благодарностью вновь объявившемуся возле стола официанту, Геннадий Павлович быстро зашагал по направлению к выходу, – он уж знал, чем занять вечера.
Глава 16
Память возвращалась к Геннадию Павловичу – частями, разрозненными фрагментами – то странными сочетаниями цветов, неожиданно вспыхивающими перед глазами, то удивительными запахами, которые подсознание тотчас же связывало с теми местами, где он впервые их ощутил, то музыкальными фрагментами. Музыка удивляла Калихина больше всего, вспоминая ее, он с трудом мог поверить в то, что именно это он когда-то слушал и любил. В резких, рвущихся, как из клетки на свободу, всхлипах трубы, в похожих на удары сердца рывках баса, в завываниях гитары, выводящей странную, удивительную мелодию, завораживающую свой непохожестью ни на что ранее слышанное, было что-то такое, что переворачивало душу. Геннадий Павлович потому и поспешил покинуть паб, оставив растерянного Юлия Никандровича, что почувствовал приближение волны воспоминаний, которая сама по себе, вне зависимости от того, что несла, могла стать разрушительной. Никому прежде не приходилось выбираться из столь плотной и причудливо сотканной паутины ложной памяти, подобной той, в которой запутался Геннадий Павлович. Трудно было даже предположить, чем все это могло закончиться, поэтому Геннадий Павлович не хотел, чтобы в эту минуту рядом с ним находился кто-то из знакомых. Он должен был пережить все это в одиночестве. Сейчас он мог воочию убедиться в том, что возможности влияния на человеческую психику посредством ложных воспоминаний безграничны. Используя их, человека можно было заставить изменять, лжесвидетельствовать, убивать. Или, к примеру, кое-что попроще – проголосовать на выборах должным образом, чтобы при подсчете голосов ни у кого не возникало никаких сомнений. Геннадий Павлович шел по улице, словно перемещался в каком-то эфемерном водовороте, сотканном из обрывков воспоминаний. Взгляд его почти не фиксировал того, что происходило вокруг, и оставалось только удивляться, каким образом ему удавалось избегать столкновений с другими прохожими. Возможно, видя его отсутствующий взгляд и улыбку, подобную той, что озаряла лицо Будды, люди уступали ему дорогу, принимая кто за тихо помешанного, кто за святого. Очнулся Геннадий Павлович только на Бородинском мосту, на подходе к Киевскому вокзалу. Увы, он не вспомнил всего, что ему было нужно, и даже не сумел полностью отсечь ложные воспоминания, но он смог узнать достаточно для того, чтобы понять, что теперь нужно делать. Геннадий Павлович был почти уверен в том, что, утвердив самого себя на роль подопытного в эксперименте, в ходе которого в память человека – то есть в его память! – будет введен огромный, как никогда прежде, пласт ложных воспоминаний, он должен был обязательно предусмотреть для себя запасной выход. Такой, о котором не догадался бы никто другой. Тем более если он уже тогда понимал, с кем имеет дело и на что способны его работодатели. Запасной выход существовал. Оставалось только догадаться, где его
