увидели, а не копались уже почти двое суток в его внутренностях. Среди них Борис не узнал, а скорее угадал по некоторым характерным движениям доктора Вейзеля.
– Поздравляю вас, доктор, – Борис протянул Вейзелю свою механическую конечность. – Операция прошла успешно.
Вейзель с некоторой опаской пожал железную руку.
– Выглядите отлично, – сказал он. – Хотя мы и поковырялись у вас внутри, но, должно быть, ничего серьезного сломать не успели.
– А вот это мы сейчас проверим.
У дальней стены ангара стоял, заваленный каким-то хламом, давно уже бездействующий легковой автомобиль. Киванов движением рук попросил людей разойтись в стороны. Он только успел подумал о том, что ему нужно уничтожить эту рухлядь, а выскользнувший из правого плеча лазерный луч уже рассек машину надвое.
– Ну что ж, пора заняться делом, – сказал Борис, поднимаясь на ноги. – Собирайте людей на заднем дворе, около теплицы. Я проломлю стену и постараюсь задержать механиков, чтобы дать им возможность уйти.
– Вы думаете, что устоите один против четверых?
– Для лазеров, пауков и прочих их штучек я теперь неуязвим, так же как и они. А в простой драке, надеюсь, опыта у меня больше.
Люди потянулись к выходу. В ангаре остались только Киванов, Колышко и Вейзель.
– Борис, вы чувствуете свое человеческое тело? – спросил Колышко.
– Нет, – коротко, не вдаваясь в подробное описание своих новых ощущений, ответил Киванов.
– Значит, вы не сможете сами отключиться от механика, – констатировал Колышко.
– Сам не смогу, надеюсь на вашу помощь. Да и вы уж, пожалуйста, проследите, чтобы никто не кидал в меня бомбы и зажигательные бутылки. А то, не разобравшись… Хотя вреда от них, конечно, никакого, но все же, неприятно как-то…
Дверь настежь распахнулась, и в помещение влетел Баслов.
– Черт! Что еще вы здесь затеяли? Какой, к дьяволу, прорыв? – заорал он и вдруг осекся, обратив, наконец, внимание на то, что механик, лежавший прежде на полу, возвышается теперь в центре помещения.
– Все в порядке, Петер, здесь все свои, – сказал Борис.
Но слова за него произносил звуковой модулятор механика, а потому и голос был неотличим от того, каким говорили все без исключения пришельцы.
– Что за черт? – растерянно произнес Баслов и, выдернув из-под локтя автомат, непроизвольно попятился к выходу.
– Разрешите представить вам Бориса Киванова в его новом обличье, – светским жестом протянул руку Колышко.
– Как? – переспросил Баслов.
– Борис Киванов, – повторил Борис. – Я здесь, внутри механика. Теперь им управляю я.
– Черт! – на этот раз восхищенно воскликнул Баслов. – Вот это я понимаю работа! – Баслов подошел к механику поближе и оценивающе постучал ладонью по его ноге. – Сила!
– Мы хотим попытаться вывести людей с базы, – сказал Борис.
– Отступать дальше некуда, – отрезал Баслов.
– Кийск должен был организовать новый лагерь.
– Механики и туда доберутся.
– Если мы хотим выжить, то должны смириться с тем, что придется стать кочевниками. Постоянного лагеря у нас больше не будет.
– Я не хочу выживать! Я хочу жить!
– Господин Баслов, – негромко произнес Колышко. – Дайте возможность уйти хотя бы тем, кто этого хочет. В лагере не только воины, но также женщины и дети. У них не будет шансов погибнуть в бою, как хочется этого вам. Кроме того, зная возможности механиков, я сомневаюсь, что даже вам это удастся. Или вы намерены застрелиться?
Баслов вздрогнул всем телом. Тихий голос больного ученого словно бы сделал глубокий надрез и вывел наружу то, что давно уже копилось в душе капитана Баслова: отчаяние и страх признаться в собственном бессилии. Позора он боялся больше, чем смерти, потому и продолжал бессмысленное геройствование, совершенно не думая о людях, ради которых, как сам он себя убеждал, все это делалось.
– Согласен, – решительно сказал Баслов. – Будем готовить прорыв.
Глава 22
Полный контакт
Давно уже наступила ночь, темная и безлунная. Непроглядную тьму разрывали только всполохи костров, разожженных по приказу Баслова возле возведенных у ворот баррикад, да иногда среди деревьев и кустов проплывали блеклые огоньки ламп, горящих в чьих-то руках.
Киванову тьма не мешала, он видел все так же отчетливо, как и при ярком свете, хотя все еще не мог до конца привыкнуть к плоской, однообразно-серой картине окружающего мира, воспроизводимой органами чувств механика.
