– От завтрака никто отказываться не собирается? – с демонстративно серьезным видом осведомился майор Прист.
С разных концов строя раздались сдавленные смешки. Предложение перенести завтрак на завтра было дежурной шуткой командира роты.
– Голодные, как рекины, – усмехнулся майор Прист. – Можно подумать, что вы всю ночь черт знает чем занимались.
– Солдат и ночью начеку, – подал голос кто-то с левого фланга строя.
– Ну, раз такое дело, тогда готовьте свои воинские карточки. Наша рота должна до завтрака успеть выразить свою лояльность Пирамиде.
– Майор, а Лысому тоже нужно будет пройти через контроль лояльности? – ехидно осведомился Лантер.
– Лысому достаточно проявлять лояльность по отношению к Гроптику, который его кормит, – усмехнувшись, ответил майор Прист. – И по отношению ко мне, потому что иначе я запросто могу выставить его из казармы.
Солдаты весело заржали.
– Отставить смех, – приказал майор Прист. – Через пару минут здесь будут представители внутренней стражи. Не забывайте, что вести себя с ними следует корректно и вежливо. Никаких лишних вопросов – получили назад свою воинскую карточку и отошли в сторону. Решение, принятое Пирамидой по поводу каждого из вас, вступает в силу с того момента, как только код его оказывается отпечатанным на вашей воинской карточке. Оспаривать его не имеет смысла – до следующего Дня Лояльности изменить ничего невозможно. Всем все понятно?
– Да, майор! – разом грянул строй.
Да и что здесь могло быть непонятным? Процедура проверки на лояльность была прекрасно известна каждому из жителей Кедлмара, которые проходили ее ежемесячно начиная с десятилетнего возраста. А военнослужащие к тому же еще и получали соответствующий инструктаж в преддверии Дня Лояльности, каждый месяц один и тот же. Так что у майора Приста, собственно, не было никакой необходимости в очередной раз повторять одни и те же слова, которые каждый в роте знал наизусть. Но он все же сделал это для очистки совести.
Несмотря на тщательную подготовку всенародного праздника, порою в День Лояльности случались инциденты. Обычно они были связаны с тем, что кто-то из солдат или офицеров начинал слишком бурно выражать свое несогласие с несправедливым, с его точки зрения, решением, принятым Пирамидой. Несравнимо хуже были случаи, когда кому-то в воинскую карточку проставлялся новый код, в соответствии с которым обладатель данного документа объявлялся тайным сторонником Совета Пяти и арестовывался на месте. На этот случай офицеры внутренней стражи, обслуживающие техническую часть процесса выражения народонаселением своего одобрения политики, проводимой Пирамидой, имели при себе взвод вооруженной охраны. Но всякий раз, когда в части случался такой инцидент, у майора Приста возникала мысль, что подобные, ничем, помимо кода, проставленного в военной карточке обвиняемого, не обоснованные действия внутренней стражи могут однажды привести к мятежу. Каждый из солдат, видевший, как уводят в наручниках его товарища, с которым он прослужил не один год, должен был в душе понимать, что рано или поздно подобное может случиться и с ним самим.
– Вольно, – скомандовал майор Прист. – Разойдись.
Строй в одно мгновение рассыпался. Порядок, поддерживаемый привычкой к дисциплине, без боя уступил место хаосу, более свойственному человеческой натуре.
– Никому дальше двух шагов от роты не отходить! – перекрывая общий гомон, крикнул майор Прист и, развернувшись на каблуках, прошествовал в свою комнату.
– Ну как, Джагг? – сзади толкнул Андрея в плечо Шагадди. – Готов засвидетельствовать Пирамиде свою лояльность?
– Всегда готов, – мрачно буркнул в ответ жизнерадостному Шагадди Андрей.
Он упорно старался и никак не мог вспомнить свой ночной сон. Теперь из памяти исчезли даже те детали, которые он еще помнил после пробуждения. Остался только образ цветка с шестью лепестками. Что-то он должен был означать. Но вот что именно?.. Как там у Фрейда: фиалки – насилие, гвоздики – секс… Или это уже из другой оперы?.. Невозможно сосредоточиться, когда рядом стоит Шагадди и орет так, словно хочет, чтобы его услышали даже в казарме ремроты:
– Если после всего, что ты сделал, Джагг, тебе не дадут взвод, то я скажу, что в этой жизни нет не только счастья, но даже элементарной справедливости!
– Да будет тебе, Шагадди, – ладонью похлопал приятеля по широкой груди Андрей.
– Что значит «будет»! – громче прежнего заревел Шагадди. – Кому еще, кроме тебя, удалось выйти из Гиблого бора живым и с неповрежденным рассудком?
– Ну, например, тебе и Юнни, – усмехнулся Андрей.
– Насчет Шагадди я бы не стал утверждать этого со стопроцентной уверенностью, – ехидно ввернул оказавшийся поблизости Гроптик.
Шагадди погрозил ему кулаком, и Гроптик тут же исчез.
– Без тебя ни я, ни уж тем более Юнни из леса не выбрались бы, – продолжал гнуть свое Шагадди.
После возвращения из Гиблого бора Шагадди только и делал, что рассказывал всем, кто соглашался слушать, о том, что ему довелось повидать. И при этом неизменно подчеркивал особую роль Джагга Апстрака, который в критический момент взял командование взводом на себя. О чем Шагадди умалчивал, так это только о встрече с патрулем внутренней стражи на обратном пути. Шагадди был разгильдяем, но отнюдь не идиотом, и прекрасно понимал, что за расстрел патруля им всем троим грозит не то что армейский трибунал, а обыкновенная кирпичная стенка где-нибудь на заднем дворе Управления внутренней стражи.
– Рота, смирно! – раздался отчаянный, стремящийся перекрыть всеобщий гвалт, крик дежурного.
В проходе между койками появились три фигуры, одетые в черное. По мере их продвижения шум
