Связавшись по интеркому с мадам Стайн, Кийск услышал голос безмерно уставшей за долгий день женщины. И когда Стайн спросила, нельзя ли подождать с вопросом, который он собирался с ней обсудить, до завтра, Кийск не смог ей возразить. В первую очередь потому, что ему, собственно, нечего было сказать. Кто-нибудь уже наверняка указал руководителю экспедиции на флаг, неподвижно замерший на верхушке мачты с неестественно растянутым полотнищем. А добавить к этому Кийск мог разве что только собственные опасения, абсолютно беспочвенные, с точки зрения человека, видевшего в Лабиринте всего лишь артефакт, оставленный исчезнувшей цивилизацией. Чего доброго, скоро вся экспедиция станет считать Кийска законченным параноиком, свихнувшимся на идее угрозы, исходящей от Лабиринта.
Но и утром флаг с развернутым полотнищем, внушающий Кийску необъяснимую тревогу, был на месте. Точно так же оказался на месте и приставленный к Кийску охранник. Сегодня это был уже не тот приветливый парень, с которым Кийск мило беседовал накануне, а верзила почти на голову выше Кийска, с широченными плечами, лошадиной челюстью, расплющенным носом и маленькими глазками. В целом выражение лица сегодняшнего «спутника» Кийска можно было назвать туповатым. Таких исправных служак любят командиры за их исполнительность и непритязательность, но никто из них обычно не поднимается выше звания капрала.
В ответ на шутливое приветствие Кийска, которым он обычно встречал каждого нового своего охранника, десантник – на его бирке значилось имя «Гамлет Голомазов» – окинул Кийска тяжелым взглядом и противно скрипнул зубами. Из этого Кийск сделал вывод, что Гамлета можно отнести к разряду самых надежных исполнителей командирских приказов, дебила, от которого невозможно будет укрыться даже в туалете.
Так оно и вышло. Гамлет следовал за Кийском, не отставая ни на шаг, куда бы тот ни пошел. При этом он даже не пытался как-то замаскировать свое присутствие.
Идя по коридору, Кийск то и дело неожиданно останавливался, надеясь, что Гамлет не успеет вовремя замедлить шаг и ткнется ему в спину. Но, как выяснилось, реакция у десантника было отменная, – Кийску так ни разу и не удалось его подловить.
– Что ты думаешь по этому поводу? – указав на мачту с неподвижно застывшим в воздухе флагом, спросил Кийск у своего охранника.
Вопрос был чисто риторический, поэтому Кийск оказался несказанно удивлен и даже в какой-то степени озадачен, когда десантник Голомазов раздвинул плотно сжатые губы и медленно низким, утробно звучащим голосом, похожим на звериный рык, произнес:
– Мне это не нравится.
– Ты знаешь, мне тоже, – проронил Кийск после паузы, которая потребовалась ему для того, чтобы прийти в себя.
За то время, что Кийск провел в обществе Гамлета, у него сложилось твердое убеждение, что приставленный к нему десантник не способен связать и пару слов, а в случае необходимости объясняется междометиями и жестами.
– А почему не нравится? – спросил Кийск, на этот раз уже надеясь услышать ответ.
Но Гамлет вновь обманул его ожидания. Вместо того чтобы что-то сказать, он стиснул зубы и отвернулся в сторону: то ли решил, что тема разговора исчерпана, то ли уже перебрал отведенный на данный час лимит слов.
Подождав какое-то время и убедившись в том, что ответа не будет, Кийск неопределенно хмыкнул и еще раз глянул за окно на мачту с флагом. Ситуация оставалась неизменной в течение суток, и это позволяло надеяться, что она не повлечет за собой никаких необратимых последствий. Кто его знает, может быть, и в самом деле причиной всему являются воздушные потоки, как-то очень уж своеобразно распределяющиеся над каменной пустыней. Кийску очень хотелось в это верить, но неуемный червячок сомнения без устали продолжал бередить душу.
Не допуская даже мысли, что Гамлет оставит его в одиночестве, но при этом и не предпринимая новых попыток вступить в контакт со своим соглядатаем, Кийск направился к переходу, ведущему в жилой корпус станции, где находилась столовая. Согласно расписанию, Кийск завтракал вместе с последней сменой, в которую входил главным образом свободный от работы и дежурства персонал станции.
Сопровождающий, как оказалось, тоже был не прочь подзаправить собственный машиноподобный организм. Глядя на то, сколько тарелок ставит Гамлет на свой поднос, Кийск только диву давался: не перевелись, оказывается, еще на Земле потомки Гаргантюа.
Поставив поднос с едой на соседний свободный столик, Гамлет уселся напротив Кийска. Выбрав для начала мясной салат и шницель с картофельным пюре, он молча принялся за еду.
Казалось, человек с таким неуемным аппетитом должен был жадно заглатывать пищу, забыв об условностях, именуемых правилами поведения за столом. Однако, к удивлению Кийска, Гамлет ел не спеша и чрезвычайно аккуратно, видимо, сполна получая удовольствие как от вкуса еды, так и от самого процесса ее поглощения. Вилку и нож он держал в руках легко и свободно, как хирург свои инструменты, и пользовался ими настолько умело, что ему могли бы позавидовать именитые артисты, исполняющие роли аристократов в костюмированных исторических фильмах.
Кийск не был гурманом, поэтому и завтрак его состоял всего из трех блюд – фруктовый салат, большая тарелка овсянки и стакан яблочного сока, – с которыми он быстро управился. Спешить было некуда, и Кийск решил не мешать Гамлету вкушать пищу. Отправив грязную посуду в приемник утилизатора, он вернулся на свое место, чтобы наблюдать за тем, как ловко расправляется с холодцом его персональный охранник.
На секунду оторвавшись от еды, Гамлет бросил на Кийска быстрый взгляд исподлобья, в котором при изрядной доле желания можно было заметить нечто похожее на признательность.
И в тот самый момент, когда Кийск собирался ответить Гамлету улыбкой, станцию тряхнуло, да так, что тарелки со столов полетели на пол.
Гамлет машинально поймал тарелку, из которой ел, и осуждающе посмотрел на Кийска, как будто подозревал, что именно он повинен в том, что произошло. Кийск, чтобы не упасть, ухватился руками за край стола. Не двигаясь, он стоял на полусогнутых ногах, прислушиваясь к собственным ощущениям и пытаясь угадать, что произойдет в следующую секунду.
Повскакивали с мест находившиеся в столовой люди. Никто не понимал, что происходит, а потому никто и не спешил куда-то бежать – все ждали сообщения по станционному интеркому.
В обеденный зал вбежали двое испуганных поваров и что-то возбужденно закричали. Что именно они хотели сообщить остальным, никто понять не успел.
