– Я лучше доложу о нем начальству, – покосившись на Золотко, сказал медик и заспешил к стоявшему неподалеку инкубатору.
Ожидая результатов тестирования, Кийск коротко расспросил десантников о том, как прошла поездка группы Стайн.
Узнав, что шестеро человек погибли, а оставшиеся вернулись на станцию пешком, Кийск с досадой цокнул языком.
– Рахимбаев цел? – спросил Кийск у солдат.
– В порядке, – ответил один из них.
– Я ему голову оторву, – с мрачным видом пообещал Кийск. – Велел же вначале провести разведку!
– Напрасно вы так, господин Кийск, – заметил все тот же десантник. – Те, кто был там, говорят, что если бы не Усман, то вообще бы никто назад не вернулся.
Кийск не успел ничего ответить – медик, просмотрев плашки с анализами крови, объявил, что всех, у кого он взял кровь, можно пропустить на станцию. При этом он вновь подозрительно покосился на Золотко.
Кийск вопросительно посмотрел на десантника. Тот быстро махнул рукой – проходите!
– У кого-нибудь есть желание отдохнуть? – обратился к своим спутникам Кийск. – Или же сразу идем к Стайн?
– Отдыхать будем после смерти, – мрачно усмехнулся Сервий Плавт.
Остальные были с ним согласны.
– Свяжись с кабинетом Стайн, – бросил Кийск на ходу одному из десантников, направляясь к переходу в лабораторный корпус. – Предупреди, что мы идем к ней, – пусть гонит в шею всех, кто бы там у нее ни был.
Когда они дошли до кабинета руководителя экспедиции, Стайн уже ждала их у открытых дверей. Взгляд ее, остановившийся было вначале на человеке-ящере, быстро переместился на Майского с Дугиным, которых Лиза никак не ожидала увидеть в компании Кийска.
Коротко представив друг другу мадам Стайн и Золотко, Кийск сразу же перешел к делу.
– Мне в общих чертах уже известно, чем закончилась ваша поездка к казарменному корпусу, – сказал он.
Ни на кого не глядя, Стайн сокрушенно покачала головой.
– Во всем, что случилось, только моя вина, Иво, – глухо произнесла она.
– Выяснять, что и как там произошло, сейчас уже не имеет смысла, – Кийск сделал резкий жест рукой, словно бы подводя черту под данной темой. – Суть в том, что вход в Лабиринт находится под казарменным корпусом, который занят двойниками. А для того, чтобы попытаться вернуть все к исходному положению, нам необходимо проникнуть в Лабиринт.
Дабы его заявление не показалось голословным, Кийск коротко пересказал Стайн историю злоключений Майского и Дугина, не забыв упомянуть и о том, с чего все это началось. Стайн слушала его, не перебивая.
Лиза чувствовала себя в присутствии Кийска крайне неуютно. Она прекрасно понимала, что он думает по поводу ее тупой самоуверенности, стоившей жизни шестерым людям. И молчит об этом вовсе не из деликатности, а только потому, что выяснение отношений не пошло бы на пользу дела. Не желая подрывать авторитет Стайн, он вел себя с ней подчеркнуто официально и строго по-деловому. Но эта его корректность била куда больнее, чем если бы Кийск открыто высказал свое презрение. Стайн не могла не отметить на втором или третьем уровне сознания, что теперь ей стали ясны причины нелюбви к нему начальства.
Двое главных героев скромно сидели у стеночки. Дугин только сейчас, оказавшись в кабинете руководителя экспедиции, наконец-то в полной мере осознал, что совершенное им действие с виртуальным двойником попадает под вполне конкретную статью федерального закона. И дальнейшая его судьба не только как ученого, но и просто как гражданина целиком и полностью зависит от того, как охарактеризует его проступок в своем отчете Лиза Стайн. Казалось бы, в ситуации, когда говорить о возвращении можно было только в сослагательном наклонении, думать о будущем было не просто смешно, но к тому же еще и глупо. И все же Дугин, как ни старался, не мог избавиться от мысли о том, что нужно непременно постараться каким-то образом умаслить Стайн, с тем чтобы, составляя свой отчет, она выбирала выражения помягче.
Как ни странно, Майский думал примерно о том же. Само собой, Дугин запустил своего виртуального двойника в систему локуса, не испросив на то согласия шефа. Однако, узнав об этом, Майский не поспешил прервать сумасбродный эксперимент подчиненного и даже не поставил в известность о случившемся руководителя экспедиции. Сие деяние, конечно же, не тянуло на статью федерального закона, и тем не менее на ученой карьере обоих можно было поставить большой и жирный крест.
Леру, как обычно, выбрал место у окна. Казалось, он ничуть не интересуется тем, что рассказывал Кийск, поскольку слышал эту историю уже не в первый раз. Однако впечатление это было обманчивым. Философ внимательно следил за каждым словом Кийска, полагая, что даже случайная оговорка или фраза, произнесенная в несколько ином контексте, могли дать новую пищу для размышлений. Параллельно с этим в голове его происходил интенсивный мыслительный процесс – Леру уже в который раз тщательнейшим образом взвешивал и оценивал все имевшиеся у него факты, пытаясь понять, не допустил ли он какой- нибудь ошибки в своих выводах, подтолкнувших Кийска к решению, которое он собирался обсудить со Стайн.
Центурион Сервий Плавт, в отличие от остальных, не видел большой беды в том, что в группе, возглавляемой Лизой Стайн, погибли шестеро человек, в том числе и его легионер. По мнению римлянина, солдаты для того и были нужны, чтобы гибнуть в бою, выполняя приказы командиров. Плавт, не отрываясь, смотрел на лицо Стайн, обращенное к нему почти в профиль, который, по его мнению, так и просился на аверс золотой монеты. Вновь, как и при первой встрече, Плавт представлял Лизу стоящей на пороге его дома на берегу Тибра. Центурион отдавал себе отчет в том, что мечта эта несбыточна, но ему просто нравилось мечтать. Тем более когда имелась такая возможность. Историю, которую пересказывал для Лизы Кийск, он тоже слышал не один раз и полагал, что говорить-то здесь, собственно, не о чем, нужно действовать.
