такие как Рафаэль и Браманте. Затем мы перешли в Сикстинский зал, занимавший огромную площадь — более шестидесяти метров в длину и пятнадцать в ширину. Несмотря на ярко выраженный маньеризм, обращало на себя внимание удивительно гармоничное сочетание архитектуры и отделки.
— В деревянных шкафах, которые стоят вдоль стен, изначально хранились рукописи, но во времена Павла Пятого, в начале девятнадцатого века, сочли, что лучше будет переместить документы в соседний зал. Именно тогда образовалось хранилище, известное во всем мире как секретный архив Ватикана, — пояснил падре Сансовино. — Разумеется, его учредили не для того, чтобы что-либо спрятать: просто в восемнадцатом веке наше собрание пополнилось новыми поступлениями — такими как Гейдельбергская Палатинская библиотека, материалы из собрания герцогов Урбинских и королевы Кристины Шведской — отсюда возникла необходимость в дополнительных площадях.
Мы проходили сквозь комнаты со сводами, расписанными фресками. Среди них оказалось и изображение важного события — перевозки египетского обелиска на площадь перед собором Святого Петра — операцией руководил сам Фонтана. За архитектором потом закрепилось прозвище Господин Обелиск. Наконец мы приблизились к читальным залам. В первом и самом большом, называемом в честь папы римского залом Льва XIII, проводившего в библиотеке работы по модернизации, находилась статуя понтифика. Помещение состояло из двух нефов, каждый в два этажа высотой; из окон одного виден был купол собора Святого Петра. Оттуда мы попали в библиотеку Чиконьяра — хранилище книг по искусству и старинных изданий, побывали в кабинете нумизматики и под конец оказались в зале рукописей, комнате средних размеров, наполовину заставленной столами с пюпитрами, — стены там сияли такой безупречной белизной, что создавалось впечатление, будто находишься в опрятной ремесленной мастерской. Человек десять ученых в перчатках, вооружившись лупами, внимательно изучали документы под пристальным взглядом скрипторов. Слышен был лишь шелест страниц. Когда их касались, поднималось небольшое облачко пыли, словно пыльца с крыльев огромной бабочки. Зал рукописей поражал царившими здесь покоем и красотой, но не меньший интерес вызывали сокровища, хранившиеся в недрах библиотеки. Не зря знающие люди называли это учреждение «Библиотекой библиотек» и считали его самым главным в мире хранилищем исторических документов. В этих стенах находился знаменитый «Ватиканский кодекс» — Библия, которую Константин разослал в основные храмы той эпохи после своего обращения в христианство на Никейском соборе 325 года; рукописи Микеланджело и Петрарки, Данте и Боккаччо, оригиналы произведений Цицерона, письма Лукреции Борджиа отцу, папе Александру VI, послания Генриха VIII Анне Болейн, тексты, вышедшие из-под пера императора Юстиниана и Мартина Лютера, документы на арабском, греческом, древнееврейском, латыни, персидском и так далее — список этот был неисчерпаем.
— Эти сокровища хранятся под замком, ключи к которому — осторожность, аккуратность и бережность. А сейчас я хочу показать вам двенадцать километров новых стальных стеллажей, которые недавно велел установить здесь его святейшество, — проговорил падре Сансовино.
— Двенадцать километров! — ахнула Монтсе.
— Добавьте к ним уже существующие тринадцать — итого получится двадцать пять, не считая тех, что находятся в тайном архиве. В общей сложности в Ватиканской библиотеке и тайном архиве насчитывается порядка пятидесяти километров стеллажей. И уверяю вас, нам по-прежнему не хватает места.
— Папа Пий Одиннадцатый был в душе скорее библиотекарем, чем монахом, — вмешался в беседу Юнио, — поэтому в один прекрасный день он послал десять священников, знавших библиотечное дело, в Вашингтон, чтобы они изучили там методы организации документов в Библиотеке конгресса США.
Я вспомнил, что секретарь Оларра переводит какую-то книгу о способах каталогизации Ватиканской библиотеки с языка Шекспира на испанский.
— Но только трогать ничего нельзя, — предупредил нас падре Сансовино.
Пока мы двигались по этому лабиринту стеллажей, доверху набитых книгами, у меня возникло ощущение, что мы углубляемся в таинственный и недобрый мир. Быть может, из-за темноты или недостатка свежего воздуха я снова испытал то же самое чувство, что охватило меня в катакомбах Каллиста, на Аппиевой дороге: все коридоры казались одинаковыми, полки, переходящие одна в другую в бесконечных нишах, выглядели точными копиями друг друга. Я подумал: как странно быть здесь, идти между падре Сансовино и принцем Чимой Виварини, который уже готовился возобновить атаку на священника по окончании экскурсии.
— В этом коридоре неинтересно! Здесь только книги! — протянул Юнио.
— Что же еще ты ожидал увидеть в библиотеке, если не книги? — удивился падре Сансовино.
— Тайны, Джордано, нам нужны тайны! — воскликнул принц.
— Сейчас я покажу вам нашу «больницу» — одно из самых важных помещений в библиотеке, — проговорил священник. — Не все знают, что, кроме грязи, небрежного обращения, микробов, насекомых и пагубных последствий более ранних реставраций, огромную угрозу для книг представляет влажность. Если она превышает пятьдесят пять процентов — это очень плохо; если температура падает ниже восемнадцати градусов или поднимается выше двадцати одного — тоже плохо. Так что напрашивается вывод, что самый страшный враг библиотеки — сама библиотека.
Мы рассматривали всевозможные краски и клеи, золотую фольгу и многочисленные инструменты, которыми специалисты пользуются, чтобы реставрировать книги. И вдруг принц сказал:
— Я готов предложить тебе за эту карту двести пятьдесят тысяч лир.
В первое мгновение я принял слова Юнио за очередную дерзкую насмешку, но тут же по выражению его лица понял, что он говорит серьезно и намерен испытать твердость скриптора.
— Кажется, от разреженного воздуха у тебя помутилось в голове, — ответил падре Сансовино.
— Ты прав, может, я действительно схожу с ума. Поднимаю ставку до полумиллиона.
Предложение принца действительно граничило с безумием.
— Ладно, Юнио, тебе удалось добиться своего. Мое терпение лопнуло. Давайте вернемся наверх, — покорно произнес священник.
— Пусть Монтсе и Хосе Мария будут свидетелями: я пытался уговорить тебя по-хорошему. Отныне ответственность за все, что произойдет, ляжет на тебя, — предупредил Юнио.
— Ты считаешь, она была бы меньше, если бы ты сумел «уговорить» меня, как ты это называешь, посредством денег? Этого никогда не будет.
— Ты, вероятно, не поверишь мне, но я хотел бы работать вместе с тобой в одной связке.
— Работать с тобой — все равно что работать на Муссолини или, хуже того, на его хозяина — Гитлера. Я подчиняюсь только его святейшеству, пастырю церкви Господа нашего Иисуса Христа.
— Я не прошу тебя отвернуться от Христа; но существует власть небесная, а есть другая, земная — она ближе и прозаичнее: людьми должна править твердая рука. Подумай о том, что творят коммунисты в России, и ты поймешь: Богу угрожает та же опасность, что и всей нашей цивилизации, ибо хотят уничтожить Его. Разве Пий Одиннадцатый не назвал коммунизм идеей, порочной по своей сути, поскольку она подрывает основы гуманистического, божественного, рационального и естественного понимания жизни, а для сохранения своего господства опирается на тиранию, жестокость, кнут и тюрьму?
— Да, верно, именно так и сказал понтифик; но, уверяю тебя, идея, лежащая в основе нацизма, не сильно отличается от той, которую ты описал. Нет, друг мой, вера и, следовательно, церковь находятся вне опасности в отличие от идеологии, потому что политика по сути своей — рискованное предприятие. Быть может, ты считаешь, что Третий рейх действительно простоит тысячу лет, как обещают его вожди? Будь уверен: в истории не существует вечной власти, кроме власти Господа, творца всякой власти. Вечность не принадлежит человеку. Это не только мои слова. Они были записаны давным-давно, и сама история проверила их истинность. Так что, боюсь, ты действуешь, поддавшись своего рода политической экзальтации, охватившей мир подобно моде. И когда твое состояние эйфории пройдет, тебя снова ослепит свет реальности.
— Быть может, ты и прав, но и церковь тоже не простоит следующую тысячу лет, если коммунистический режим опутает своими щупальцами Европу. Мое предложение остается в силе, — не уступал Юнио.
Вот так окончилось наше посещение Ватиканской библиотеки: неразрешимым спором Юнио и падре Сансовино. Однако не нужно было быть особо проницательным, чтобы понять: несмотря на значительные расхождения, эти два человека имеют много общего. Нечто подобное происходило между Юнио и Монтсе, а
