крови. Тогда Омар своей рукой вырвал этот глаз, а руку вытер о стену мечети в Сингесаре. Маленькая деревушка в горах, которую они обороняли. Этот кровавый след там до сих пор охраняют как реликвию, туда паломники ездят. Потом война кончилась, муджахиды расползлись кто куда. Многие остались не у дел, кое- кто занялся разбоем. Толку от победы над Советами не было: снова борьба за власть, хаос, бандиты — как у вас в Чечне сейчас. Омар решил сложить оружие и удалился в Сингесар — изучать Коран подальше от всеобщего бардака. Это было в 1994 году. Однажды, когда он молился, пришли соседи и рассказали, что местный полевой командир со своими подручными похитили, обрили и изнасиловали двух девушек. Омар разыскал в ближайших деревнях с десяток своих старых друзей, и они вместе, вооруженные старенькими «Калашниковыми», расправились с бандитами, а полевого командира повесили на стволе трофейного русского танка. По крайней мере так утверждает легенда. А потом Омар стал кем-то вроде арабского Робин Гуда. Наводили порядок, ловили и вешали всякую шваль, раздавали имущество бедным. За этими занятиями Омара посетило видение. Ему явился пророк Мохаммад и повелел установить в Афганистане шариат. В его отряд стали стекаться бывшие муджахиды, сотнями. У них, хвала Аллаху, появился новый враг. Омар встал во главе этого войска и повел их, как Моисей — своих евреев. Он принял имя Амир уль-Моминин, вождь правоверных. Так в свое время называли самого Мохаммада. Через время к ним присоединились талибы, студенты медресе. В русском языке есть такое слово… м-мм… а, вспомнил: boursaki! Они любили драться и хулиганить. В 1995-м эти boursaki захватили город Дурахи под Кандагаром, потом им сдался Спин-Болдак, а затем, в 1996-м, — Кабул. Во главе шел мулла Омар, и города сдавались талибам без боя. После победы Омар решил, что в Афганистане ему делать уже нечего, и теперь разъезжает по всему миру, дразнит ЦРУ.
— Но почему этот аршлох здесь, на похоронах Мохамме-да Курбана? — подал голос Гюнтер.
— Потому что Юсуф уверен, что лучше знает, как надо, — ответил Жан-Эдерн с раздражением, и в этот момент Юсуф Курбан сам вышел к толпе.
Он был одет как правоверный мусульманин, в длиннополой одежде и в тюрбане. Трудно, невозможно было поверить, что этот человек всего несколько дней назад прилетел из Москвы. Что его жена — русская балерина. Преображение было полным. Нет, не так, как в кино. Как во сне. Юсуф заговорил без истерики, взвешенно и ровно. Так читает лекцию университетский профессор. Толпе, видимо, был необходим контраст. Юсуфа слушали внимательно и тихо.
— Дурак, — пробормотал вполголоса Жан-Эдерн. — Какой же он дурак…
— В чем дело? — Гюнтер встрепенулся.
— Он хочет натравить фанатиков на правительство. Говорит, что рука мусульманина не могла подняться на Опору Веры. Что его отец много грешил перед лицом Аллаха, но полностью искупил свою вину, покаялся и очистился. Что убить раскаявшегося грешника — преступление вдвойне. Обвиняет во всем семью Азиз.
— При чем тут семья Азиз? — спросил я, наблюдая за мимикой и жестами супруга утонченной Ариадны Ильиничны. Полагаю, он оставил ее в столице. Подальше от лица Аллаха.
— Вы так и не поняли до конца местную специфику. Здесь нет политики, политических партий, всей этой цивилизованной ерунды. За власть борются три клана: Азиз, Курбан и Малик. Семья Азиз захватила трон, оттеснив семью Малик, исламистов. Семья Курбан слишком долго собиралась с силами, чтобы встрять в борьбу сразу. Теперь она хочет объединиться с Маликами и свергнуть Азизов.
— Средневековье, — бросил, оторвавшись от камеры, Гюнтер. — Проклятое средневековье.
Юсуфа сменил человек в костюме. Ему даже рта не дали открыть! Бедняга загребал руками в воздухе, как тонущий пловец, пытаясь прокричать хоть слово, но дружный рев накрыл его штормовой волной. Человек в костюме попятился и исчез. На его место выскочил вертлявый молодчик и, что-то крича, принялся швырять горстями листовки. Выхватывал он их, как в фильме о первых большевиках, прямо из-за пазухи. Листовки сразу побежали по рукам — новый всплеск рева и истошных криков. Четверо спецназовцев в черном схватили пропагандиста, выкручивая ему тонкие руки. Тот визжал и плевался. Гюнтер, впившись в камеру, снимал. Молодчика-пропагандиста поволокли вниз с помоста, но толпа, ожив, ринулась вслед за ним. Поползла многоногим и многоруким чудовищем. Я наблюдал эту сцену издалека, подробности были мне не видны. Видел только суматоху и толкотню вокруг арестованного, слышал отчаянные крики. Полиция, зеленая и черная, пыталась оттеснить народ, но ее смяли. Внезапно шум и давка сменились жуткой мертвой тишиной. Наэлектризованная толпа расступилась и попятилась. Обнажился круглый пятачок истоптанной бурой земли. На нем, скорчившись в неестественной позе, лежал мертвый агитатор. Несколько секунд не происходило буквально ничего. Мир застыл, замер. Люди стояли неподвижно, окружив неподвижного мертвеца. Куда-то исчез ветер, шевеливший чахлую пальму у стены мечети. Море распласталось штилем. И рыбак, чинивший свою лодку, безучастный ко всему на свете, перестал греметь молотком. Мне показалось, что даже на небесах сейчас все притихли, ожидая, что будет. Не рискуя вмешиваться.
То, что случилось дальше, было вполне предсказуемо. Я предвидел это. По-другому выйти и не могло. К сожалению. Над толпой раздался вопль. Жуткий, визгливый вопль. Вопил, конечно, мулла Омар. Он взобрался на какое-то возвышение и указывал скрюченным пальцем в сторону городских властей. Людей в европейских костюмах. Очень хорошо помню эту мракобесную сцену. Сотни голов в чалмах, в арабских арафатовских платках, в шапках-минаретах. Над ними — распластанная сухопарая фигура в белом одеянии. Тощий старческий костяк, парящие полы халата, длинная острая борода с седыми прорезями. Воздетая рука. Вопль. Гюнтер веселился и приплясывал от восторга: мулла Омар в позе Ленина на броневике. Классический сюжет. «Шпигель» напечатает эти снимки на обложке. Они, может быть, обойдут весь мир. Счастливый рыжий Гюнтер.
В инструкциях толпа больше не нуждалась. Как большое проснувшееся животное, тяжело покатила вперед, подминая под себя зеленых и черных полицейских. Европейские костюмы сначала попятились, потом суетливо побежали. Недержавной прыткой рысью. Кордон спецназовцев, отделявший костюмных от толпы, был совсем тонок, но их машины стояли поблизости, метрах в пятидесяти. При желании можно было успеть. Огромный серебристый джип «тойота», пара черных «мерседесов» и темно-синяя гоночная «ауди». Хороший, быстрый транспорт. Но они замешкались, отступая. Не привыкли бегать быстро. И толпа, она бывает очень ловкой в таких ситуациях, перекрыла им дорогу. Отрезала от машин. В этот самый момент из- за мечети бегом вынеслась колонна черных. Наверное, они ждали там, прятались для подстраховки. На тот случай, если произойдет непредвиденное. Это были серьезные парни, человек тридцать — тридцать пять. В бронежилетах, в касках, с прозрачными пластиковыми щитами. И с автоматами. Выстроившись на бегу клином, врезались в толпу, прокладывая себе дорогу дубинками. Щит к щиту, рассекали пенящуюся биомассу, вспарывали ее. Толпа ахнула, подалась назад, расступаясь. Эффект неожиданности. Довольно скоро они добрались до пленников, окружили их плотным кольцом и повели, сомкнув щиты, к машинам. Некоторые из правоверных, особо рьяные, держались за головы, отирая кровь с лиц и халатов. Да, пролилась кровь. Черные колотили дубинками наотмашь. Еще немного, и все окончилось бы миром. Я искренне надеялся, что все кончится миром. Несколько синяков, разбитый нос… Уже толпа, почуяв отпор, ослабела, обмякла, потекла в стороны. Но над нею разъяренной бородатой цаплей снова вырос мулла Омар. Заорал, надсаживаясь, замахал руками.
Тогда началось то, с чего все и началось. Сначала в черных полетели камни. Там каменистая местность, полно крупных камней под ногами. Есть что швырять. Камни ударялись о щиты, не причинив черным особого вреда. Но толпа увлекалась все больше. Сгустилась, сомкнулась, отвердела.
Налилась дурной силой. Знаменем парил над нею, срывая голос в крике, мулла Омар. Черные дисциплинированно, пядь за пядью, отступали. И вдруг раздались выстрелы. Понятия не имею, кто и в кого стрелял. Может, в воздух. Чтобы испугать. Но, наверное, стреляли из толпы по черным. Из них никто не пошатнулся, не упал, точно. Я видел. Однако толпа завизжала сотнями глоток и навалилась. Сразу, тяжелым молотом, ударила в щиты. Как штурмовым бревном — в городские ворота. Черные посыпались в стороны, приседая, закрываясь от ударов. Их начали бить. На моих глазах двоих или троих просто затоптали. Тогда черные дали несколько очередей из автоматов. Точно, в воздух. Могу подтвердить под присягой. Толпа не реагировала, она почувствовала кровь, озверела. Была готова на все, что угодно. И черные ударили по людям. С бедра. Длинными очередями. Тоже потеряв всякий контроль над собой. Им было не до контроля, они хотели жить. Сразу упали человек восемь — десять, потом еще несколько. Бешеная толпа дрогнула, отступила и бросилась врассыпную. Им наперерез вырвались три полицейских грузовика — подкрепление. Черные со щитами посыпались на землю. Началось что-то дикое, жуткое. Людей
