прибьет, и все воронье к падали слетится. Те быстро работают, определить, что ему голову проломили, будет непросто после них. Да и не будет его патологоанатом рассматривать, сам понимаешь. А вот стрелы вороны не сожрут – круговские болты с его фирменными пулевидными наконечниками так и будут в этой туше торчать.
– Ловко ты придумал… я как-то упустил про голову вопрос.
– Вряд ли кто-то сильно носом рыть будет.
– Если Олег появится, тот перероет.
– Олег далеко и будет в той дали столько, сколько мы захотим. Разберемся и без его хитрого носа. Да и проломленный череп можно свалить на тех же круговцев – Добрыня сильный бугай, запросто бы смог и с дырой в голове уйти далеко.
– Абай, а как мы назад вернемся, если лодку бросим?
– У меня труба есть, УКВшка, еще две у моих пацанов. Зря, что ли, я столько месяцев копал эту кучу хлама? Там иногда хорошие штучки встречаются.
Абай при последних словах зловеще клацнул чем-то металлическим. Добрыне звук не понравился, что- то знакомое, напомнившее армейские времена.
– Что, Добрыня, интересно глянуть, чем я разжился? – с насмешкой уточнил Абай. – Да не делай вид, что окончательно сдох, я же вижу, как у тебя уши от любопытства зашевелились. Можешь сесть, до другого берега грести еще долго.
Отлеживаться смысла не было – не поверят. Да и действительно интересно. А если эти ублюдки дадут шанс, то реализовать его, лежа под трупом, не получится.
Онемевшее тело слушалось плохо. Вдобавок Добрыня сознательно шевелился с трудом, будто умирающий – чтобы не насторожить похитителей. Выбравшись из-под Левкина, он, удерживая его тело, неуверенно присел. Пока садился, успел бросить несколько взглядов по сторонам: за бортом темнеет ночная река, на веслах пара молодых парней из вахты центра катастрофы, на носу сидит Гнат, а на корме вальяжно развалился Абай. Гад в мародерстве толк понимал – приоделся основательно: в кожаном плаще, щегольская кепочка, блестят начищенные туфли. А под плащом поблескивает кое-что очень неприятное…
Твою мать… Он что, вагон с армейским вооружением отрыл? Или арсенал вокзальной ментовки нашел? Да какая разница! Даже один «калашников» может бед в умелых руках немало наделать, а у него неизвестно сколько стволов. Так вот чего они так расхрабрились – силу почуяли. Вот же уроды…
В один миг Добрыня понял все. Выборы им точно не нужны, и Добрыня со своими великими идеями тоже. Эти ребята хотят одного – власти для себя. Поселок они легко подомнут после злодейской гибели бессменного мэра. Тела Добрыни и Сереги, истыканные стрелами, выпускаемые оружейной мастерской Кругова, будут доказательствами коварного злодеяния южан. Неубедительное, надо сказать, доказательство. Неизвестно, какого черта Добрыне и Левкину понадобилось на их берегу ночью. Хотя наверняка у них будет припасено более-менее логичное объяснение. Например, вызов по рации от мэра. Срочный. И радист это подтвердит. И неважно, что нестыковок будет очень много, тут не Земля – никто их версию в пух и прах разносить не станет. Особенно если она будет подкреплена автоматами Калашникова.
Власть они подгребут. Далее устроят «месть» южанам. Чтобы придавить Кругова, не надо будет даже «калашей», хватит сотни бойцов с мушкетами. После этого под их властью будет примерно пять тысяч разного народа. Это примерно в два раза меньше, чем северян. Но у северян похуже вооружение: огнестрела мало, да и стволы коротковаты. Артиллерии вообще нет, а если бы и была, на нее не хватит пороху. У них ведь нет запасов центра катастрофы, а местные источники селитры скудны. Флот тоже несерьезный – трофейные галеры хайтов.
Придавят они Монаха. Пусть не сразу, но придавят, шансы у них хороши…
И сбудется мечта землян, заживут все они одним колхозом.
И плакали все замыслы Добрыни – задумывать далеко наперед такие люди, как Абай и Гнат, не умеют, а если и задумают что-то полезное, то лишь для себя. Им подавай выгоду сразу и много. Результат хотят видеть при своей жизни, а не при жизни своих детей и внуков. Им ведь, наверное, просто нужно карманное феодальное владение, на большее у них фантазии не хватит.
Удивительно, как много мыслей может пронестись в голове за каких-то пять – десять секунд. И как четко воспринимается окружающая действительность. В левой руке Абая топорщится что-то темное, длинное. Свинокол какой-то, предназначенный проделывать в человеке отверстия, в которые потом можно воткнуть арбалетные болты. Сейчас Добрыня прислонится спиной к борту, и этот хитрый урод его заколет. Не будет здесь последнего разговора главного злодея с главным героем, не будут ему объяснять, какой он дурак. Даже сесть ему позволили лишь потому, что так убивать удобнее: не надо лезть под грязный труп.
Краем глаза увидев, что Абай подается вперед, перебрасывая в правую руку свинокол, Добрыня, перед этим делавший вид, что собирается уложить тело Левкина на дно лодки, вместо этого резко повернулся, прикрываясь трупом от удара. В тот же миг, с силой оттолкнувшись, спиной вперед перебросил себя через борт, утащив за собой свой мертвый щит.
Абай давненько не слышал, чтобы Гнат матерился. Но после того как оба тела, подняв тучу брызг, исчезли в темной воде Фреоны, тот загнул чуть ли не девятиэтажную тираду. Иссякнув, истерически заорал гребцам:
– Бегом! Вниз гребите! Он должен где-то всплыть!
– Хрен всплывет, – уверенно заявил Абай. – У него руки связаны, да и голова после такого удара варит плохо.
– … его… по…!!!.. в…!!! За борт он… как… спортсмен!!! И этого… с собой уволок!!!
– А Левкин точно не всплывет. Ему брюхо проткнули раза три.
– Ну что за…!!! Что мы делать будем без их трупов?!!
– Можно подождать, когда-нибудь они точно всплывут. Посадить сюда всех рыбаков дежурить, и не пропустят, – с насмешкой предложил Абай.
– И как мы народу это дело объясним? Покажем двух утопленников, которые должны были помереть на берегу левом? Оригинально, твою мать: злодейски утонули в поселке Кругова, нырнув в глубокую кружку, после чего течение их принесло сюда. А мы … … экстрасенсы, раз знали точное место, где эти мешки с г… всплывут.
– Мать мою трогать не надо, – с легкой угрозой попросил Абай.
Гнат подчеркнуто миролюбиво вскинул руки и с издевкой протянул:
– Ну извини. Я не знал, что ты такой ранимый. Мать твою! Что делать-то теперь будем?!
– Ты у нас самый умный, вот ты и думай. По мне так мало что изменилось. Все равно на Кругова все валить надо.
– Да, нам просто пути назад уже нет. Давай гребем к левому берегу, бросаем там лодку, и вызывай ребят прямо сейчас, чтобы сразу нас забрали. Кругу предъявим лодку окровавленную и исчезнувших Добрыню и Левкина. Скажем, что это он тела спрятал.
– Хорошо. Пора плыть. Раз этот боров не всплыл до сих пор, то и не всплывет уже. Захлебнулся. Утром ребят пошлем, по берегам островов пусть пошарятся.
– Это еще зачем?
– Клоты утопленников на берег любят вытаскивать, может, и этих вытащат. Надо будет подобрать, пока рыбаки первыми не увидели.
– Хорошая мысль. А все-таки ловок этот черт, – чуть ли не с восхищением выдал Гнат. – Ценой своей жизни ухитрился нас провести. Серьезный все же мужик… Был.
Ширина Фреоны в районе устья Хрустальной составляла около четырех километров. Имелось несколько плоских островов, хватало обширных отмелей, где местами можно как посуху пройти, зеленели плавни вокруг обмелевших проток. Глубины здесь обычно небольшие: два-три метра, в омутах изредка до десяти, дно илистое, реже песчаное или глинистое, кое-где сплошь ракушкой покрыто. Только на главной струе можно встретить крупный песок, а иной раз и галечник, но там и глубины посолиднее: рыбаки, бывало, находили зимовальные ямы за сорок метров глубиной.
Добрыне показалось, что он угодил как раз в такую яму. Отчаянно работая ногами, он гнал себя глубже и глубже, подтягивая за собой тело Левкина. Наконец голова зарылась в рыхлый слой ила. Столкновение с
