Тройная таинственность: удрали от обедни ловить, чтобы никто неувидал и кабы птицы незаметили.
Объяснялись жестами, наблюдали с диким волненьем и уж если захлопывала западёнка кузю или жулана — бежали снимать, угорело скакали, присядали от счастья.
Была у них балагушка своя в угоре около дома в ёлках и там птицы в садках висели и — главное — покурить можно мох, выдерганный из бани.
В балагушке все затеи придумывались и мальчишки туда заходили по разным делам и всегда тихонько, таинственно.
И всегда эти мальчишки что нибудь стянут, выманят.
Раз Вася — Алеша пришли в балагушку и смотрят: крыша отодрана и все садки с птицами украдены.
— Вот те на.
Решили, что спер Санко Зеров или болотские.
Всетаки часть у Зерова нашли.
Зеров — тоже птицелов на монастырской — если идти в Слудскую церковь всегда видать в окнах бедного дома садки с птицами, а сквозь тын забора шестик с перекладинкой и западёнка висит со щеглом или с кузей.
Братья Зеровы не хуже умели ловить и рыбу — поэтому Вася — Алеша их уважали.
У Васи — Алеши — Пети в комнате жил один клест — совсем их приятель.
Клест свободно вылетал из садка, сам открывал перекрещенным носом дверцу, находил себе что надо: иногда промокашку из тетради утащит в садок и разорвет на мелкие кусочки, иногда хлеб стащит и поет — разговаривает.
Стали окно открывать на улицу, а клест полетает по елкам и снова прилетит.
Вася — Алеша уехали куда то на дачу что ли — на несколько дней — приезжают, а клеста нет — значит нянька или кухарка закрыли окно, когда клест улетел и забыли про него, а он наверно стучался.
Вася ревел и ворчал на няньку:
— У бабы несчастные.
Жалко было друга — клеста.
Еще большими друзьями Васи — Ялеши были собаки: Кукла и Верный, дворовые, хохлатые.
И все слова понимали, все движенья, все чувства.
Много раз Вася — больно надерганный за волосы за уши — за шалости — уходил в слезах к друзьям — собакам и те тепло прижимались к нему, лизали руки, утешая, успокаивая.
Были случаи когда Верный и Кукла бросались на рассерженных кричащих во дворе тетю или дядю, спасая Васю от побоев.
Зато эти друзья — если видели Васю веселым — звонким — с радостным лаем скакали вокруг и возились отчаянно.
Из товарищей — мальчиков к Васе часто приходил Саша Потапов-с Набережной — и у него Вася научился играть на гармошке, которая стала тоже одной из нежных подруг.
Но самой желанной и близкой подругой всегда была — книга.
Вася читал очень много и все — что только ему попадалось — от Гоголя до жития Иоанна Кронштадскаго и всех святых.
А про разбойников Яшку Смертенского и Стеньку Разина он мог читать по тысячу раз, покупая эти книги на базаре.
Особенно он полюбил Стеньку Разина, да так горячо полюбил, что с Ялешей — Петей и всеми мальчишками и где только можно он затевал игры в разбойников, а сам был Стенькой Разиным, раздавая все свои богатства и складывая голову за друзей своих — за народную понизовую вольницу.
Игры в Стеньку Разина продолжались целые годы, как только подходил случай развернуть сбою удаль.
Сеновалы, сараи, балагушки, лабазы, деревья, лог с норами — все было к услугам шайки разбойников.
А чулан с шаньгами, со сливками, с пенками, кухня с разными продуктами и — особенно — шкаф в столовой — где хранились конфекты, печенья, сахар, варенье и вина — подвергались много раз удачному нападенью шайки.
Слямзить, стяпорщить, стянуть, стащить — и потом честно разделить — были главными заслугами разбойников.
А уж самое главное — это как нибудь украсть из комода у тети несколько двугривенных на важные дела; надо купить пороху, пистонов (разбивали камнями), корму птицам, садок, западёнку дубовую, удочек, мешок для прикорма, кренделей, яблоков, конфект.
Расходов было густо.
Впрочем крупным приходам много помогали богатые Каменские, давая на гостинцы гостю Васе по трешнице, а то и по пятерке.
Всех щедрее на свете для Васи были дядя Николай и двоюродный брат Александр Петрович Каменские — люди с размахом, добрые, светлые, чуткие.
Главное же главнейшого из жизни шайки разбойников — Васи и Алеши — было забраться в красные лабазы на пристани, ловко подрезать перочинным ножиком какой нибудь мешок с изюмом или орехами или рожками, нагрузить за рубаху и удрать на сеновал, забиться в сено и есть добычу.
Вот где трепетало счастье.
Вася чавкался и думал; откуда эти сладкие мешки — куда их везут — и кто счастливый владеет ими так, что если захочет — съест сам весь мешок.
Ого — а сколько таких мешков и ящиков в огромных пяти лабазах — горы.
Вообще на буксирной пристани жили сплошь чудеса летом.
Всюду лежат якоря, цепи, смолистые канаты, бочки, везде бегают матросы, кричат, арестанты грузят, бабы с мужиками поют на баржах у мостков:
И это — а вот идет-идет-идет — тянули пока из трюма баржи на веревках на палубу не вытащат груз.
Эта песня лилась непрестанно.
Или вдруг ночью — сквозь сон Вася слышит, как подходит буксирный пароход с баржами к пристани, как капитан и водоливы перекрикиваются в рупор.
По свистку Вася знал названье любимовского парохода и капитана на нем.
Утром рано проснется и смотрит: перед окном три-четыре длинных баржи и впереди на якоре пароход, белый, важный.
Значит к дяде придет обедать капитан, а матрос принесет живых стерлядей или арбузы и яблоки.
Рыбу опустят в чан, за обедом — арбуз.
Прибытие снизу парохода было ярким праздником Васи и всех.
В два три дня можно успеть обделать под общий шум всякие дела незаметно: и дядя Гриша и тетя Саша отвлечены гостями, волненьями.
