– Располагайтесь, комиссар.
– Спасибо. Мы знакомы?
– Ну, вы со мной не знакомы, а я-то вас знаю.
– Синьор, вы частенько играли в карты с покойным, да?
– Куда там! Только по вторникам. Потому что, видите ли, по понедельникам, средам и…
– Пятницам он ходил в контору, – закончил привычное перечисление Монтальбано.
– А что вам угодно узнать?
– Почему синьор Лапекора решил возобновить дело?
Его собеседник казался искренне удивленным.
– Возобновить? Да как так? Он ничего нам не говорил. Мы все знали, что он ходит в контору по привычке, так, скоротать время.
– А он говорил что-нибудь о некой Кариме, которую нанял убираться в конторе?
Глаза у того слегка забегали, Монтальбано не заметил бы этой легкой нерешительности, если бы не уставился на собеседника так пристально.
– А что ему было со мной болтать о своей горничной?
– Вы хорошо знали Лапекору?
– Хорошо ли я его знал? Тридцать лет назад – я жил тогда в Монтелузе – был у меня друг: умница, светлая голова, на язык остер, сдержанный, милейший был человек. И щедрый вдобавок, как король. Душа нараспашку, одним словом. Однажды вечером сестра его попросила присмотреть за полугодовалым сыном, пару часов надо было с ним посидеть. Так вот только сестра за дверь – он достал нож, порезал младенца и изжарил, да еще петрушкой и чесноком приправил. Я не выдумываю. В тот самый день я его видел, он был такой как всегда, милый, разумный. А что до бедняги Лапекоры, так я знал его достаточно, чтобы подметить, например, что в последние пару лет он здорово изменился, комиссар.
– В каком смысле?
– Ну, стал нервный, не смеялся, грубил, по любому пустяку раздражался. Прежде он таким не был.
– Что с ним случилось, как вы думаете?
– Я у него спросил однажды. Он сказал, со здоровьем не ладится. Врач нашел у него атеросклероз.
В конторе он первым делом сел за печатную машинку. В ящиках стола лежали бланки и конверты со старой надписью, пожелтевшие от времени. Комиссар взял один листок, вставил его в машинку, достал конверт, который ему дала синьора Антоньетта, и перепечатал адрес. На всякий случай он попробовал еще раз, хотя результат уже был очевиден: буква «р» выступала над строчкой, «а» опускалась ниже строки, «о» выходила бледнее остальных: адрес на конверте от анонимного письма был напечатан на той же машинке. Он посмотрел в окно: горничная синьоры Вазиле Коццо стояла на невысокой стремянке и протирала стекла. Комиссар распахнул ставни и окликнул ее:
– Эй, синьора дома?
– Обождите, – ответила горничная и смерила его суровым взглядом. Комиссар явно пришелся ей не по вкусу.
Она спустилась и исчезла, вскоре на ее месте на уровне подоконника показалась голова синьоры. Не приходилось даже повышать голос, их разделяло меньше десятка метров:
– Синьора, простите меня, если я не ошибаюсь, вы говорили, что иногда этот парень, помните?…
– Да, я понимаю, о ком вы.
– Что этот парень писал на машинке. Помните?
– Да, но не на той, что стоит в конторе. У него была портативная машинка.
– Вы уверены? Это не мог быть компьютер?
– Нет, это была портативная печатная машинка.
Что за странный способ вести допрос? Монтальбано сообразил, что они с синьорой Коццо переговариваются через улицу, как две болтливые кумушки.
Попрощавшись, Монтальбано решил реабилитироваться в собственных глазах и устроить обыск. Он провел его тщательно, как настоящий профессионал. Но ни полученную из типографии посылку, ни одного бланка или конверта с надписью на английском не нашел.
Они от всего избавились.
Тому, зачем парень приносил свою машинку, хотя в конторе уже была одна, комиссар нашел вполне вероятное объяснение. Брюнету не подходила клавиатура старой «Оливетти»: ему нужен был, видимо, другой алфавит.
Глава восьмая
Комиссар вышел из конторы, сел в машину и поехал в Монтелузу. В управлении Финансовой гвардии[14] спросил капитана Алиотту, своего старого друга. Его сразу впустили.
– Сколько мы уже не виделись? Я не говорю, что ты один виноват. Я тоже хорош, – сказал Алиотта, обнимая приятеля.
– Ну, простим друг другу и наверстаем упущенное.
– Договорились. Ты по делу?
– Да. Помнишь того инспектора, от которого я в прошлом году получил ценные сведения об одном супермаркете в Вигате? Торговля оружием, помнишь?
– А как же. Его зовут Лагана.
– Я могу с ним переговорить?
– А в чем дело?
– Хочу пригласить его в Вигату на полдня. По крайней мере, надеюсь, что не больше. Надо посмотреть документацию одной фирмы, она принадлежала тому убитому в лифте синьору.
– Я его позову.
Инспектор был крепким пятидесятилетним мужчиной, с короткой стрижкой и в золотых очках. Монтальбано он сразу понравился.
Он досконально ему объяснил, что от него требуется, и вручил ключи от конторы. Инспектор посмотрел на часы:
– К трем часам могу быть в Вигате, если синьор капитан не возражает.
Поболтав немного с Алиоттой, Монтальбано решил, что ему следует позвонить в комиссариат, где он не появлялся со вчерашнего вечера.
– Доктор, это собственной персоной вы?
– Да, Катаре, собственной персоной я. Кто-нибудь звонил?
– Да, доктор. Два раза доктору Ауджелло, один…
– Катаре, мне плевать, кому еще звонили!
– Но вы собственной персоной только что спросили!
– Катаре, кто-нибудь звонил мне, моей собственной персоне?
Может, если подладиться под его язык, удастся получить вразумительный ответ.
– Да, доктор, звонил кто-то, но было непонятно.
– Что непонятно?
– Ничего не понятно. Должно быть, родственники.
– Чьи?
– Вашей персоны. Вас по имени звали, говорили: Сальво, Сальво.
– А еще что говорили?
– Плакались, очень печалились, причитали: ай-ай, ой-ой.
