Монтальбано взял ее руку и поднес к губам:
– Не привязывайся к нему слишком сильно.
Он осторожно забрал Франсуа у Ливии и уложил на уже приготовленную на диване постель. Потом лег сам. Ливия прижалась к нему спиной и не противилась ласкам.
– А если парнишка проснется? – прошептал Монтальбано, он всегда был порядочной язвой.
– Проснется, я сумею его утешить, – прерывисто прошептала Ливия.
Было семь утра. Он потихоньку встал и закрылся в ванной. Первым делом, как всегда, взглянул на себя в зеркало и поморщился. Ему не нравилась эта физиономия, не стоило на нее и смотреть.
Тут раздался громкий крик Ливии. Распахнув дверь, он бросился в столовую, где Ливия в панике склонилась над пустым диваном:
– Он сбежал!
Одним прыжком комиссар очутился на веранде и тут же его увидел: черная точка двигалась по пляжу в сторону Вигаты. Не одеваясь, в одних трусах, кинулся вдогонку. Франсуа не бежал, он уверенно шагал. Услышав за спиной чьи-то шаги, он остановился, даже не оборачиваясь. Тяжело дыша, Монтальбано обогнал ребенка и преградил ему путь, ни о чем не спрашивая.
Парнишка не плакал, он смотрел куда-то поверх головы Монтальбано.
– Je veux maman[28], – сказал он.
Ливия, накинув мужскую рубашку, задыхаясь, бежала к ним, но Монтальбано махнул рукой, прося ее вернуться в дом. Он взял ребенка за руку, и они медленно пошли дальше. За полчаса они не проронили ни слова. Рядом с вытащенной на берег лодкой Монтальбано сел на песок и положил руку на плечо малыша.
– Моей мамы не стало, когда я был еще меньше тебя.
Он говорил на родном сицилийском диалекте, как говорили у него в семье, а Франсуа отвечал по- арабски. Он вдруг стал рассказывать то, чего никому никогда не доверял, даже Ливии: как плакал ночи напролет, засунув голову под подушку, чтобы не услышал отец, какое отчаяние охватывало его по утрам от сознания, что мамы нет на кухне, она не накормит его завтраком и не соберет завтрак в школу. И эту пустоту, которую уже ничто не заполнит, ты будешь нести в себе до самой смерти. Франсуа спросил, может ли он вернуть маму. Нет, ответил Монтальбано, этого никто не в силах сделать. Надо смириться. Но у тебя был отец, сказал Франсуа (это был умный мальчик, Ливия не зря хвалила его). Да, у меня был отец. И что же, спросил Франсуа, мне придется жить в одном из таких мест, куда отправляют детей, у которых нет ни мамы, ни папы?
– Нет. Я тебе обещаю, – сказал комиссар и протянул руку. Франсуа пожал ее, глядя Монтальбано прямо в глаза.
Выйдя из ванной, он увидел, что Франсуа разобрал головоломку и ножницами пытается придать кусочкам другую форму. Он ни за что не хотел следовать готовому плану. Внезапно Монтальбано вздрогнул, словно его ударило током.
– Господи! – прошептал он.
Ливия заметила, как он судорожно таращит глаза, и перепугалась:
– Сальво, ради всех святых, что с тобой?
Вместо ответа комиссар подхватил мальчишку, подбросил его, обнял и расцеловал:
– Франсуа, ты гений!
У входа в комиссариат он столкнулся с Мими Ауджелло, который собрался уходить.
– Эй, Мими, спасибо за головоломку.
Ауджелло остановился и уставился на него, разинув рот.
– Фацио, живо!
– Слушаюсь, доктор!
За минуту он объяснил, что надо делать.
– Галлуццо, ко мне!
– Есть!
Галлуццо тоже в одну минуту получил инструкции.
– Разрешите, доктор? – Торторелла придерживал дверь ногой, потому что руки у него были заняты кипой бумаг сантиметров в восемьдесят вышиной.
– Доктор Дидио жалуется.
Дидио, заведующего административным отделом полицейского управления Монтелузы, из-за его дотошности прозвали «бичом Божьим» и «гневом Божьим».
– На что он жалуется?
– Что вы затягиваете, доктор. С бумагами, которые должны подписать, – и он поставил на стол почти метровую стопку документов.
– Наберитесь терпения, доктор.
Час спустя, когда руку уже ломило от подписей, вернулся Фацио.
– Доктор, вы правы. Едва выехав из Вигаты, автобус до Фьякки почти сразу останавливается в местечке Каннателло. А через пять минут туда же прибывает автобус, идущий в обратную сторону.
– То есть теоретически человек может сесть в автобус, идущий во Фьякку, сойти в Каннателло и через пять минут вернуться в город на автобусе, следующем по обратному маршруту?
– Конечно, доктор.
– Спасибо, Фацио. Отличная работа.
– Постойте, доктор. Я привел кондуктора с сегодняшнего рейса «Вигата-Фьякка». Его зовут Лопипаро. Сказать, чтобы вошел?
– А как же!
Лопипаро, худощавый неприветливый мужчина лет пятидесяти, тут же принялся объяснять, что он не просто кондуктор, а водитель, выполняющий функции кондуктора, так как билеты продаются в табачных ларьках, а ему остается только проверить их наличие у пассажиров.
– Синьор Лопипаро, то, что будет сказано в этой комнате, должно остаться между нами.
Водитель поднес руку к сердцу в знак нерушимой клятвы:
– Я – могила.
– Синьор Лопипаро, вы знаете вдову Лапекору, у которой недавно убили мужа?
– А как же! Она у нас постоянная пассажирка. Уж по крайней мере три раза в неделю ездит во Фьякку и обратно навестить свою сестрицу, та хворает, а эта всю дорогу только о том и трещит.
– Я должен попросить вас напрячь память.
– Если синьор прикажет напрячься – я немедленно напрягусь.
– В прошлый четверг вы видели синьору Лапекору?
– Тут и напрягаться не надо. Конечно, видал. У нас с ней даже перебранка вышла.
– Вы поругались с синьорой Лапекорой?
– Ну да, синьор. Она – это все знают – женщина прижимистая, жадная. Так вот, в четверг утром она в половине седьмого села в автобус до Фьякки. Но в Каннателло сошла, сказала моему коллеге Канниццаро, что ей надо вернуться, потому что она забыла кое-что, что хотела отвезти сестре. Канниццаро ее ссадил. Он мне вечером того дня все это и рассказал. Через пять минут я прибыл туда из Фьякки, она проголосовала и села в мой автобус.
– А из-за чего вы повздорили?
– Да она не хотела платить за билет от Каннателло до Вигаты. Говорила, что не может два раза платить за одну свою промашку. А у меня ведь как: сколько народу в автобусе, столько должно быть билетов. Я не мог на это глаза закрыть, как ей хотелось.
– Господи Иисусе! – сказал Монтальбано. – А вы мне еще вот что скажите. Предположим, за полчаса синьора нашла то, что позабыла дома. Как ей добраться до Фьякки?
