книгах? Она знала, что люди из высшего общества, обожающие ее романы и ждущие новых, стали бы презирать ее, если бы узнали, что это она их написала, но от воина, повидавшего мир, можно бы ожидать более либеральных взглядов. Или он из тех, кто считает, что леди может взяться за перо только для того, чтобы сделать пометку на бальном ангажементе или уж, на худой конец, чтобы написать кусочек какого- нибудь дурацкого стишка про цветочки.
Пылая негодованием автора, услышавшего, как порочат его творения, Миранда гневно произнесла:
— Я зарабатываю себе на жизнь своим искусством уже несколько лет и делаю это, к вашему сведению, весьма недурно. И не считаю, что то, чем я занимаюсь, может как-нибудь повредить моим кузинам, капитан Мюррей. — Конечно, она понимала, что если пойдут слухи, что она пишет романы, это плохо отразится на них, особенно на Люси, но если об этом известно только ему… — Это просто способ заработать деньги, в которых мы очень нуждались, и мне очень нравится то, что я делаю. Кроме того, — продолжала она, — они вообще об этом ничего не узнают, если только вы им не скажете.
Пойдет ли он на это, думала она. Он должен знать, что открытие тайны ее авторства плохо отразится на Люси, может даже испортить ей весь сезон. Он называет себя другом семьи, и, что бы он там ни думал о ней самой, Миранда надеялась, что он будет слишком озабочен интересами остальных, чтобы сказать им что-нибудь.
Она отошла к окну и притворилась, что поправляет занавеси, ожидая, что же он скажет ей в ответ.
Глава восьмая
Джонатан уставился на нее, не в силах поверить услышанному. Совсем, что ли, нет стыда у этой особы? Видимо, так, судя по тому, как она ему ответила. Заявить, что ей очень нравится то, что она делает! И тем не менее, можно поверить, что это правда, иначе она подыскала бы себе более пристойное занятие. Не похоже, что стать на этот путь ее вынуждала бедность.
Конечно, трудно судить о таких вещах. Своей нынешней обеспеченностью она могла быть обязана плате или подаркам от… пожалуй, следует называть их ее клиентами.
Мгновение спустя он сообразил, что стоит с широко раскрытым ртом, и громко захлопнул его, так что клацнули зубы. Когда он вновь обрел дар речи, то холодно сказал:
— Разумеется, я ничего подобного не сделал. Я не стану обсуждать подобные вещи с молодой леди такого благородного происхождения, как Люси. И ни с какой другой. Не говоря уже об упоминании таких вещей при детях. Скажите, а Чарльз Оуэнс имеет представление о том, чем вы занимаетесь?
Теперь пришла очередь Миранды уставиться на него. Какие же у него должны быть дремучие взгляды, раз он так сильно возражает против того, что она делает. Интересно, подумала она, он так сильно настроен против всех писателей или это только к ее творчеству он относится так уничижительно?
Она действительно не хотела, чтобы ее родственники узнали о том, что она пишет книги, но не потому же, что стыдится чего-либо из написанного ею. Да и нечего ей стыдиться. В некоторых сюжетах у нее, может быть, и чересчур разыгралась фантазия, но в них не было совершенно ничего вредоносного. В конце повествования зло всегда терпело поражение, а торжествовали всегда чистые сердцем.
Она никогда не думала, что в ее книгах есть что-то морализирующее, но, видимо, их можно было и так воспринимать. А она-то говорила мистеру Уоррингтону, что не желает никого поучать! От этого воспоминания она чуть не рассмеялась, но сердитое выражение лица капитана удержало ее.
Она хранила в тайне свое творчество лишь потому, что боялась, что скажут на это леди из света. Не так уж важно, как они отзовутся о ней самой, но ведь они, так жадно требующие волнующего чтения, могли в то время осудить Люси за то, что у той есть кузина, которая как раз и пишет такие истории.
Миранда знала, что большинство этих леди делало вид, что им неизвестно, как эти романы попадают к ним в руки, словно они считали, будто книги расцветают сами собой, без всякого участия человека. Она-то думала, что капитан Мюррей реально смотрит на вещи и может воспринять ее работу, не делая вида, что это нечто такое, о чем неудобно даже упомянуть, и не спрашивая, сообщила ли она об этом Чарльзу.
— Нет… я никогда не говорила ему об этом, — призналась она, — потому что у нас редко выпадала возможность поговорить друг с другом, а сказать всегда надо было так много. Но как ни мало я знаю Чарльза, не думаю, чтобы он стал возражать.
Миранда вынуждена была признать, что и в самом деле мало что может вспомнить о Чарльзе Оуэнсе. Он редко бывал дома, а она не часто навещала их семью, так что их пребывание там часто не совпадало. Но он запомнился ей как молодой человек, у которого всегда было великолепное расположение духа, как джентльмен, которого — если бы не война — можно было бы встретить вечером бродящим с товарищами по городу в поисках какой-нибудь шалости, которую они могли бы затеять.
— Могу сказать вам, мадам, что он стал бы возражать, и весьма решительно, против того, что такие вещи происходят под крышей его дома.
Он подумал, что она может нахально возразить, что место ее занятий вовсе не под крышей дома его родных, — но так как эта потаскушка в данное время жила в этом доме, он считал свои обвинения вполне обоснованными. Однако она не обратила никакого внимания на эту часть его замечаний.
— Это вы так о нем говорите, — возразила она, — а я думала, что мой кузен из тех, что сочли бы это неплохим вызовом обществу, где все притворяются пуританами. Не думаю, что он такой ханжа, как вы говорите.
— Вряд ли можно назвать ханжеством, — сказал Джонатан Мюррей как только мог неприязненно, — если человек беспокоится, как бы его семья не оказалась вовлеченной в скандал. — Чарльз Оуэнс был рубаха-парень, но Джонатан знал, что ему небезразлична честь семьи.
— Никакого скандала не будет, — сообщила ему Миранда ледяным тоном, — если вы не собираетесь болтать о том, что вам известно. — Даже если и станет известно; что она автор популярных готических романов, то все равно, «скандал» — это слишком сильно сказано.
Джонатан сжал кулаки и стиснул зубы. У него, было почти непреодолимое желание хорошенько тряхнуть, а то и стукнуть эту потаскушку — она это явно заслужила. Но он, конечно, не мог этого сделать. Кто он ей? Ни брат — слава тебе, Господи, даже не кузен. Не то положение, чтобы заставить ее вести себя как положено. Его желания защитить своих юных друзей вряд ли достаточно, чтобы позволить себе обойтись с ней так, как она того заслуживает.
Спустя некоторое время ему удалось произнести:
— Должен ли я так это понять, что вы не собираетесь ни покидать этот дом, ни прекратить такой образ жизни?
Ну это уж слишком! Почему этот человек считает, что у него есть право выпроваживать ее из этого дома? С первой же минуты их встречи он пытался не дать ей остаться в доме. В конце концов, он даже не член семьи; он тут просто как друг Чарльза. Правда, судя по тому, что он описал Чарльза Оуэнса как какого-то пуританина и ханжу, может быть, и зря его считают другом: ей показалось, что они говорят о двух разных людях. И даже если этот человек и друг Чарльза и ее лондонских родственников, уж ей-то он, конечно, не друг, тут же решила она.
Она хотела было спросить его, читал ли он хоть какую-нибудь из ее книг, но решила, что он явно из тех, кто презирает их без всякого на то основания.
— Именно это я и имела в виду, — сказала она гневно.
— В таком случае, мадам, предупреждаю вас, что с этого времени не спущу с вас глаз… и собираюсь сейчас же известить Чарльза о том, какое оскорбление вы наносите его гостеприимству.
Нахлобучив шляпу с такой силой, что у нее помялись поля, он вылетел из дома, хлопнув дверью, и чуть не сбил с ног Люси, как раз поднимавшуюся по ступенькам с полными руками пакетов, прибытия которых из магазинов она не захотела дожидаться.
— Да что такое случилось с Джоном? — спросила она, разместив свои покупки на ступеньках и, сняв шляпу и пелерину с оборками, бросила их на стул, что было ей совершенно несвойственно, так как Люси всегда аккуратно обращалась со своими вещами. Но на сей раз ее нетерпение узнать, что же произошло,
