все: «Рене!» — и ласкал, то нежно, едва прикасаясь к шелковистому хрупкому телу, то неистово вонзаясь в него, выкладываясь до последнего, слыша собственный стон — и сам не понимая, отчаяние или блаженство породило его.
Наслаждение было сродни боли, и, казалось, уже не оставалось сил — но они возвращались снова и снова, и аромат цветов бил в ноздри и кружил голову. Все чувства в эту ночь обострились, и он запоминал и запах, и вкус, и прикосновение тонких рук, которые то покорно раскидывались перед ним, то самозабвенно тянулись к нему, моля, требуя, обещая.
В какой-то момент, когда он был глубоко в ней, Рене вдруг сказала — чужим, незнакомым, охрипшим голосом:
— Зачем были эти проклятые таблетки... — и он зажал ей рот губами, чтобы не услышать еще что-то, после чего вообще невозможно будет жить...
Ей казалось, что пока она не спит и держится за него, и прижимает к себе — крепко-крепко, и смотрит на него — до тех пор он никуда не денется, и еще можно будет что-то сделать, как-то исправить все, что не так. Потому что это не главное, а главное, что они любят друг друга — надо только суметь объяснить ему это!
Глаза закрылись сами. Продолжая отчаянно цепляться за него, она провалилась в сон и проснулась, казалось, почти сразу — но рядом уже никого не было...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Иногда он ненавидел свою квартиру, потому что она предала его, став тоскливой и осиротевшей. Потому что, когда бы он ни пришел, в окнах было темно, и никто не выскакивал в прихожую в нелепых золоченых тапках, и не пахло подгоревшим печеньем...
Сразу после приезда Тед отправился к себе в контору и сообщил, что он снова в Париже. Просидел там пару часов, узнал, что нового, выдержал положенную порцию дурацких шуточек, в основном, Жувена — вроде того, что неужели такому «любимцу публики» все еще нужна работа — и где же это его лимузин?
Он пожимал плечами, отшучивался... Правила игры были известны: если не реагировать — а еще лучше, посмеяться вместе со всеми, то это закончится быстрее.
И тетя Аннет... К ней он тоже зашел — лучше уж сразу.
Увидев его, тетя обомлела и быстро метнула глазами влево-вправо. Тед знал, что — точнее, кого — она ищет. Снова посмотрела на него, обшарила глазами лицо... Не дожидаясь конца осмотра, он развернулся и пошел наверх, зная, что она уже спешит сзади и разговора не избежать.
— Что случилось?! — Именно этого вопроса он и ждал.
— Ничего. Я вернулся. Вот, мышку тебе привез, — достал из кармана коробочку со стеклянным мышонком — усишки в разные стороны, хвостик закручен спиралькой...
— А... Рене?! — Никогда раньше тетя не называла ее по имени — только «она»...
— А она осталась, — попытался сказать легко, почти весело, мол, дело житейское — но голос внезапно предательски сорвался, и Тед почувствовал себя мальчишкой, которому безумно хочется зареветь — и нельзя, потому что он уже взрослый. Подошел к тете, обнял ее, мельком удивился, какая она стала маленькая по сравнению с ним, и повторил, уже не пытаясь притворяться: — А она осталась...
Чтобы окончательно не расклеиться, отошел и посмотрел в окно, на дождливую улицу.
— Вы что — поссорились?
— Нет... — он покачал головой. — Ну пойми: она миллионерша — а я кто? Все же с самого начала было ясно.
— Она что, сказала тебе что-то на эту тему?! — казалось, тетя мгновенно стала выше ростом, глаза сверкнули.
— Нет, что ты, — Тед даже усмехнулся от такой идиотской мысли. — Она бы мне в жизни ничего не сказала... ей это и в голову не пришло.
— Так что же?!
— Ничего... — вздохнул, в который раз попытался улыбнуться — и в который раз не получилось. Сел и опустил голову, чтобы было не видно лица. — Я сам все решил и... так будет лучше...
— А она тоже так считает? — Вопрос прозвучал тихо, словно из другого мира.
— Она плакала и просила, чтобы я остался. Ну ничего, со временем поймет, что я был прав.
— Что же ты наделал... — Тед ожидал услышать что угодно, только не это, только не жалость в ее голосе. — Что же ты наделал... дурачок. — Полагалось обидеться, но сил не было, тетя подошла ближе, и он молча уткнулся лицом ей в бок, чувствуя, как она гладит его по голове и повторяет: — Что же ты наделал...
То ли благодаря мэтру Валлу, который рекомендовал его теперь всем своим знакомым, то ли еще по какой-то непонятной причине, но неожиданно для себя Тед стал «широко известным в узких кругах» — клиенты просто перли косяком.
Правда, некоторых клиенток интересовала не столько реальная проблема, сколько возможность познакомиться — а может, и
Потому что когда он не думал о работе — он думал о Рене. Вспоминал каждую фразу, каждое движение, легкий поворот головы и брови, изогнутые ровной дужкой. Мысленно разговаривал, вновь и вновь пытаясь объяснить, что все правильно, что так будет лучше — и, казалось, опять слышал в ответ: «Не уходи, Теди... пожалуйста, не уходи!..»
И снова вспоминал те дни, когда он маялся, дожидаясь ее в огромном особняке, казавшемся тогда чужим и неприветливым. Да что он понимал, идиот! Ведь это же было счастье — знать, что она придет и обрадуется, и улыбнется — а он еще сравнивал себя с собакой!
Порой он ловил себя на том, что, подходя к дому, поднимает голову, проверяя, не горит ли в окнах свет. Запрещал себе делать это, но забывался и делал снова. И часто не мог заснуть, вспоминая хрупкое худенькое тело — запах и вкус... и нежное ощущение под рукой, и пушистый ежик. Гнал от себя эти воспоминания — и боялся, что они действительно обидятся и уйдут. И просыпался среди ночи — сердце отчаянно билось, в ноздрях стоял запах цветов, а кожа помнила легкое шелковистое прикосновение — словно сейчас, сию минуту, Рене была здесь...
Время шло, и мало-помалу Тед научился жить, не пытаясь все время нашарить ее глазами в толпе. И как-то, подумав: «Клин — клином...», притащил домой подсевшую к нему в бистро девчонку — как раз в его вкусе, пышненькую и смешливую.
Он выгнал ее через час, буквально вытолкал на лестницу. Наверное, она здорово перепугалась — он и правда вел себя, как сумасшедший. На мгновение, кончая, увидел перед собой другое лицо и закричал: «Рене!», и сжал ее изо всех сил, и, кажется, заплакал — и только тут понял, что это чужая женщина.
В ту ночь он напился, кричал, бил кулаками по стенам и звал, звал, звал ее, пока не забылся в пьяном сне. Проснувшись, обнаружил недопитую бутылку и выпил до дна, потом нашел еще что-то... и еще... И все казалось, что если ему будет совсем плохо, то она почувствует и придет.
Очнулся Тед через два дня. В квартире было пусто и пахло какой-то мерзкой кислятиной. И внутри у него было так же пусто и мерзко.
Встал, прошел в ванную и долго стоял, глядя на себя в зеркало: покрасневшие глаза, измятое
