Что мятеж Соловьева несет только разорение и трагедию, в начале 1920-х годов в полной мере понимала русская часть населения края. Возможному «хакасскому игу» «люди славянской внешности» предпочли советскую власть. Это разграничение, эта виртуальная борозда в сознании людей не заросла по сей день. В Хакасском крае и сегодня одна часть населения по-прежнему «за Голика», другая — «за Соловья».
Всего этого якобы набожный, очень знаменитый и к тому же русский писатель Солоухин как всегда недослышал, не додумал, недопонял. Солоухин заново, из хулиганско-коммерческих побуждений, запалил и раздул костер межнациональной вражды в провокационном «романе» «Соленое озеро».
Отечественные предводители больших и малых бунтов при внешней своей грозности имели странное обыкновение. Родных российских жен они нещадно лупили, гнали с глаз долой, ссылали в монастыри и даже насмерть травили. Но при этом покорно находились под каблуком новых жен восточных кровей (если удавалось таковых найти).
Начало этой славной традиции положил Стенька Разин, который женился на персидской княжне: «Целу ночь с ней провозился. Сам на утро бабой стал».
Но Стенька прислушался к голосу возмущенного, до свадьбы уже пьяного народа, и отправил экзотическую красавицу «за борт».
Соловьев же неустанно твердил, что желает создать вольное хакасское государство. На атамана оказывала сильное влияние жена, тоже красавица, но уже хакасская, счастливая соперница доброй, мудрой, но не слишком привлекательной на лицо Аграфены Кожуховской.
Что Соловьев приносил только беды, свидетельствует и страшная судьба его собственной семьи. По сведениям ГПУ, Соловьев, предвидя свое поражение, распорядился жену, двоих детей и отца умертвить. Никаких опровержений этой версии я не встретил.
По странному совпадению его примеру через 23 года последовали Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс. Оба в первую очередь умертвили своих близких, включая детей и даже собаку фюрера Блонди.
На практике оно означало вот что: Соловьев по соображениям политики внешне дружелюбно относился к хакасам, которые его в буквальном смысле боготворили. Но в отношении к русским оставался безразлично жестоким.
Классический вопрос Гражданской войны: «Ты за кого — за белых или за красных?» здесь звучал так: «Ты за кого — за русских или за хакасов?»
Соловьев мог захватить красноармейцев-связных, отобрать у них винтовки, секретные пакеты и отпустить с миром. А мог казнить.
Атаман захватывал сельсоветы и местные телеграфные отделения. Все разрушал и разорял. Часть имущества уносил в лес. За ним тянулся шлейф из невинно загубленных душ, о чем существуют официальные документы[134].
Самый яркий и всем в Хакасии известный пример — «показательная» казнь группы рабочих с рудника «Богомдарованный».
Рудник до осени 1917 года принадлежал известному миллионеру Иваницкому, который уехал за рубеж в первые месяцы революции. Рудник стал государственным предприятием. Находился он в глуши. Охранять его было некому. Выход нашли в том, что вооружили рабочих. Несколько сот шахтеров с винтовками — это было серьезно. И рудник никто не трогал. До 50 человек сопровождали повозку, если везли сдавать выплавленные слитки. И это было тоже серьезно.
В обмен рудник получал мануфактуру, спецодежду, продукты, даже сласти для детей. Так хорошо рабочие никогда еще не жили и потому горой стояли за советскую власть.
Внезапно состоялось подозрительное решение. Под предлогом, что Гражданская война по всей Советской России закончилась, было приказано разоружить рабочих.
На «Богомдарованном» исполнительные чиновники неизвестно из какого расчета оставили семь трехлинеек и по 30 патронов на каждую — словно охранять требовалось арбузные бахчи. Директор шахты просил тех, кто приехал забирать оружие: «Добавьте хотя бы еще десяток винтовок». Ему отказали. Мол, для охраны рудника достаточно.
Подозрительно скоро на рудник нагрянул Соловьев. Его сопровождали 60 человек. Рабочие встретили налетчиков редким ружейным огнем. Атаману не стоило труда сломить сопротивление. Рабочие были обезоружены.
Соловьев вынул из сейфа намытое золото — 12 килограммов 312 граммов, приказал забрать из складов и частных домов все съестное. Атаман не оставил ни ложки крупы даже для малолетних детей. Учитывая отдаленность рудника от других населенных пунктов, решение Соловьева обрекало рабочих с семьями на голодную смерть.
После этого Соловьев, изрядно пьяный, устроил суд. Собран всех жителей поселка, он приговорил рабочих, которые оказали сопротивление, к смерти. И сам же вызвался их казнить.
Нескольким шахтерам на глазах родственников и товарищем по работе атаман собственной рукой отрубил головы шашкой. Остался последний. Но Соловьев, человек мощной комплекции, утомился. Отрубить голову последнему шахтеру не сумел. Только покалечил. Рабочий выжил, но весь век провел инвалидом — ходил скособочась. Голова его лежала на плече. Об этом мне поведали местные жители.
В честь подвига и мученической смерти рабочих рудник «Бо гомдарованный» был переименован в «Коммунар». У въезда на предприятие был установлен камень-памятник с именами героев. У меня хранится пленка — я этот камень фотографировал.
Таким оказалось «гуманное» отношение некогда православного урядника Ивана Соловьева к им же ограбленным рабочим-единоверцам.
Теперь мне уже легче ответить на вопрос Владимира Алексеевича: «Мог ли борец за 'хакасское народное счастье' Соловьев проявить нетоварищеское отношение к Насте Кукарцевой 'посредством применения казачьей шашки'?»
Здесь особый сюжет, о котором Солоухин, по обыкновению, не имел понятия.
Настя действительно была хакаска. Отец ее слыл известным искусным народным лекарем, травником и костоправом. Но его убил атаман Другуль, к которому отец Насти не согласился пойти в банду. После случившейся трагедии Соловьев приехал к Насте, выразил ей сочувствие и заявил, что Другуля он наказал, а Настю берет под свою защиту. В знак этого он выдал ей специально заготовленную «охранную грамоту». Любой обидчик Насти становился личным врагом атамана.
А Настя влюбилась в Голикова, стала его разведчицей. Грамота открывала ей путь в такие потаенные углы «империи» Соловьева, куда не мог проникнуть самый искусный лазутчик. Настя обнаружила несколько баз, которые захватил Аркадий Петрович. Там хранилось оружие, боеприпасы, но главное богатство представляла мануфактура. За счет трофеев Голиков с ног до головы приодел и обул своих бойцов. Кожуховская с подругами шили для отряда рубашки. Однажды сшили сразу 200 штук.
Когда Сильвестр Астанаев, начальник разведки Соловьева, стал намекать, что Настя работает «на Аркашку», атаман отказывался этому верить. Тогда Астанаев подстроил ловушку, в которую Настя с таежным простодушием попалась.
Да, Соловьев объявил себя защитником интересов инородцев, но Настя изменила «великому делу освобождения хакасского народа». Она воспользовалась искренним к ней расположением атамана, чтобы помогать его главному врагу.
Гнев Соловьева за измену взломал все национально-охранительные барьеры, установленные им для самого себя. Атаман расправился с Настей, да еще под воздействием хакасской молочной водки, безжалостно. Однако этого ему показалось мало. Он думал, что у Аркадия Голикова с Настей был роман, и распорядился подбросить бездыханное тело.
Мне остается ответить на последний, беспощадно-прямой вопрос Владимира Алексеевича:
— Ну, как же вы, Борис Николаевич, собираетесь документировать эту клевету на Ивана Соловьева,
