странного помешательства, в силу которого всякий раз, когда вспоминал о поясе, теперь уже закрытом навсегда, он делал полный оборот туловищем, с криком:
– Откройте!..
Услышав известие о помолвке девушки, которую он тайно любил, несчастный умалишенный забился в новом приступе.
– Откройте! – зарычал он, с дикой яростью тряся частями пояса. – Откройте именем закона!
О, если б он только знал, что лишь несколько часов отделяют его от счастливого отыскания ключей!
Пока Джедеоне старался утихомирить помешанного, послышался мрачный хор, спускающийся по лестнице гостиницы, и вскоре взорам присутствующих предстало ужасное зрелище: веселые купальщицы из Майами, распоясанные, в длинных белых халатах, с распущенными волосами, спускались по лестнице и выли:
– Ба… бараба… ба… ба… бараба…
И они были на грани помешательства!
А дело было в том, что несколько часов назад внезапно приехали с увеселительной поездкой их злейшие конкурентки, которые жестоко боролись с ними за внимание читателей иллюстрированных журналов. Наши читатели уже догадались, что мы говорим о бойких купальщицах из Атлантик-Сити. Они рассыпались по всему городку, пожиная лавры. Именно от этого зрелища веселые купальщицы из Майами чуть не тронулись от горя, а их мужья подступили к Уититтерли со словами:
– Если сегодня вечером ключи не будут найдены, мы вас убьем.
Этот старик с колдовскими глазами, снедаемый угрызениями совести, начал уже серьезно подумывать о том, чтобы выйти прогуляться, когда, высунув нос из гостиницы, был вынужден поспешно вернуться; с другого конца улицы выступала странная толпа мужчин, которые пели печальную песнь; они были одеты в самые невообразимые одежды.
Матросы!
У них тоже мозги почти встали набекрень. Несчастные молодые люди, требуя вернуть им ключи, что-то громко кричали в адрес капитана. Тот прислушался; потом, с удивлением и возмущением он объяснил окружающим:
– Они хотят, чтобы я разделся догола.
– Да разве можно? – воскликнул Суарес.
– Сами послушайте.
Все прислушались. Из толпы матросов доносились крики:
– Сюда Уититтерли! Голым!
Этот замечательный человек не верил своим ушам.
– Голым! – бормотал он. – А для чего? И вправду мы живем в эпоху разврата!
Даже синьора Суарес чуть не потеряла рассудок по причине утраты ключа. Но ее помешательство было приятным: она пела и танцевала в вестибюле гостиницы, не обращая внимания на жалость окружающих и на красное лицо мужа.
Джедеоне, которому хотелось, чтобы всем было хорошо, обратился к помешанным.
– Синьоры, – сказал он, – сегодняшний день должен быть радостным для всех. Я и вас приглашаю на обед, а потом мы займемся ключами.
Матросы, Ланцилло и веселые купальщицы из Майами согласились на перемирие.
– Только до вечера, – сказали они, – если до вечера наши ключи не найдутся, мы возобновим военные действия.
Что касается силача-гренадера, он нес караул у дверей дирекции, очень желая поколотить владельца «Бдительного дозора». Но ему не было известно, находится ли тот в своей каморке.
Он спросил об этом у дамы, которую увидел в саду.
– Да, – ответила та, – я видела, как он недавно входил.
И она бросила обворожительный взгляд на силача, а силач пробормотал:
– И надо же чтобы это случилось в моем возрасте.
Обратившись к старику Суаресу, листавшему газету, он спросил:
– Вы случайно не знакомы с этой дамой?
– Нет.
– Жаль. Хотел бы я заполучить рекомендательную записку, чтобы стать ее любовником. Что меня больше всего в ней привлекает – так это ее пропорции. Ладно. Пожалуйста, отвернитесь на секунду.
Суарес отвернулся, и силач-гренадер, после долгих колебаний и среди тысячи сомнений, робко поцеловал даму в шею.
– Негодяй! – произнесла та негодующим голосом.
– Негодяй? – переспросил силач. – О, женщины, вы часто говорите «негодяй» тому, кто без спросу вас целует, между тем как должны говорить ему «какой вы смелый!» Знали бы вы, сколько колебаний мне пришлось преодолеть, прежде чем я решился обнять вас!
– Понимаю, – ответила дама, – но это не может служить оправданием. – Она закрыла половину лица веером и, робко глядя на ухажера, пробормотала: – Пятьдесят…
– Больше двадцати вам не дашь, – галантно воскликнул силач.
– Меньше, чем за пятьдесят я не согласна.
– А-а! – протянул силач-гренадер.
Он галантно вытащил бумажник и вручил даме купюру в пятьдесят лир; дама же, говоря «спасибо», попрощалась с ним, сняв шляпку и парик, и обратилась в бегство, высоко задрав юбку.
– Проклятый! – закричал силач-гренадер. – Ее формы на самом деле были лишь сумкой для продуктов!
Но синьор Афрагола – а это был именно он – уже бодро направлялся к рынку.
Дело в том, что этот хороший человек, услышав, что Джедеоне пригласил столько народу на обед, пришел в отчаяние.
Не то чтобы в городке кончились запасы продовольствия. Нет, их хватало с лихвой, и хватило бы еще на полгода. Но штука в том, что не всегда падает с обрыва карета, запряженная четверкой, как это случилось год назад – в удачный год, когда синьор Афрагола целый месяц смог кормить своих постояльцев бифштексами.
В этом году, напротив, благодаря тому, что улучшилось содержание дорог, приходилось делать ставку на обеды из рыбных блюд. К счастью, повар, брошенный на поиски пищи в городок, вернулся с хорошей вестью: по бросовой цене там продавалась большая партия рыбы, умершей естественной смертью.
В конце концов, единственный, кто по-настоящему порадовался обеду – потому что даже Суаресы, хоть и были приглашены, остались не очень этим довольны, – был старик Джанни Джанни. Открыв глаза утром того дня, он был неприятно поражен тем обстоятельством, что по- прежнему жив, и горестно воскликнул:
– Еще один день! Что делать?
Позже, получив приглашение, он пробормотал:
– На сегодня я устроен. Но завтра? Сколь тягостна неизвестность!
– Завтра, – сказал жалостливый Уититтерли, – будем надеяться, что вы умрете.
Чтобы больше не возвращаться к несчастному долгожителю, скажем, что он дожил до ста лет. Последние тридцать он провел в непрерывном ожидании смерти. Каждый вечер, ложась спать, он говорил:
– Может быть, завтра.
Но на следующее утро, лежа в постели, он несмело открывал один глаз, обуреваемый сильным волнением, и видя лучи, проникающие сквозь ставни, неизменно восклицал:
– Еще один день!
В возрасте ста лет он получил наследство.
– На этот раз, – сказал он, – я не попадусь.
Он положил все деньги в банк, пробормотав:
– Это на старость.
На следующий день он умер.
– Едут, едут! – кричал Андреа, который караулил, стоя посреди улицы.
И действительно, через несколько мгновений перед входом в гостиницу остановилась карета, и из нее вышли Джорджо Павони в безукоризненном сером плаще, его мать, которая опиралась на две палки, и очаровательная Изабелла в новенькой соломенной шляпке, украшенной небесного цвета лентами, чудесно обрамлявшими ее белокурые волосы и голубые глаза.
Изабелла, которая хотела сообщить о свой помолвке подругам, сказала Арокле:
– Мне нужна путёвая Катечка.
– Это устроить легко, – ответил Арокле. И позвал: – Катерина! – Показывая Изабелле на старуху, занятую мытьем посуды и выглянувшую на зов, он добавил: – Это моя жена. Охотно дарю ее вам.
Но Джорджо Павони вовремя вмешался, не дав свершиться позорной сделке.
– Моей дочери, – объяснил он Арокле, – просто-напросто нужна почтовая карточка.
В немногих словах он рассказал историю с наставником, и Арокле, поглядывая на Изабеллу, пробормотал:
– Прекрасное и несчастное дитя!
Затем Павони направился к Уититтерли и, торжественно ему представившись, сказал:
– Позвольте поблагодарить вас. Вы оказали нам большую любезность, что согласились быть свидетелем.
Джедеоне предупредил его об этом любезном согласии морского волка. Поскольку Павони продолжал рассыпаться в уверениях вечной признательности,
